Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Наци Аффи ненавидела просто потому, что он был ежом; услышав его кличку, она стремглав бросалась к мусорной куче, где обитал другой еж, рыла лапами сухие листья и лаяла с той бессильной злобой, которую вызывают в собаках эти колючие создания. При слове же «Эйхкатци» Аффи задирала голову и, если не видела белки, начинала перебегать от дерева к дереву; подобно многим собакам с плохим чутьем, она обладала прекрасным зрением и видела дальше и лучше большинства себе подобных. Кроме того, она понимала сигналы, подаваемые рукой, на что способны далеко не все собаки. И еще она знала имена по меньшей мере девяти людей и бежала к ним через комнату, если их называли по имени. При этом она никогда не ошибалась.
Если эти эксперименты покажутся невероятными зоопсихологу, работающему в лаборатории, ему следует вспомнить, что подопытное животное, находящееся всегда в помещении, получает гораздо меньше качественно различающихся впечатлений, чем собака, повсюду сопровождающая своего хозяина. Собаке гораздо труднее ассоциировать определенное слово с соответствующим действием, которому ее обучили, но которое ей не интересно, чем связать название такой заманчивой добычи, как котенок, воробей и т. д., с самой этой добычей. В лаборатории от собаки редко удается добиться выполнения столь трудной задачи, как распознавание конкретного слова, потому что у нее отсутствует необходимый для этого интерес: тут слишком мало «валентностей», как говорят зоопсихологи. Любой владелец собаки обязательно сталкивается с поведением, которое невозможно воссоздать в лабораторных условиях. Хозяин говорит равнодушно, не произнося имя собаки: «Не знаю, вывести ее или нет». Но собака уже вскакивает, виляет хвостом и прыгает от возбуждения, потому что предвкушает прогулку. Если бы хозяин сказал: «Придется ее вывести», собака поднялась бы послушно, без особого интереса. А скажи хозяин: «Нет, я раздумал ее. выводить» — и настороженные было уши печально опустятся, хотя глаза будут по-прежнему с надеждой устремлены на хозяина. И при окончательном решении: «Оставлю ее дома» собака уныло отойдет и снова ляжет. Попробуйте представить себе, какие сложные экспериментальные процедуры потребуются, чтобы добиться аналогичных результатов в искусственных условиях лаборатории и какой утомительной будет подобная дрессировка!
К сожалению, мне ни разу не случилось подружиться с какой-нибудь человекообразной обезьяной, но госпожа Хейес доказала, что между человеком и такой обезьяной возможен очень тесный контакт, сохраняющийся на многие годы. Подобный контакт, особенно между опытным, критически настроенным ученым и животным, которое связано с ним крепкими узами взаимной привязанности, является лучшей проверкой интеллектуальных способностей такого животного. Бесспорно, мы пока еще не можем сопоставить собаку с человекообразной обезьяной, но лично я убежден, что понимать человеческую речь собака будет лучше, хотя бы обезьяна и превзошла ее в других проявлениях интеллекта. В определенном отношении собака гораздо «человекоподобней» самой умной обезьяны. Как и человек, она — одомашненное существо, и, как и человека, одомашненность одарила ее двумя свойствами: во-первых, освободила ее от жестких рамок инстинктивного поведения, что открыло перед ней, как и перед человеком, новые возможности деятельности, и, во-вторых, обеспечила ей ту непреходящую детскость, которая у собаки лежит в основе ее постоянной потребности в дружеской привязанности, а человеку даже в старости сохраняет ясность и свежесть мысли, о которых Вордсворт писал:
Так было, когда в жизнь вступал,
Так есть, когда я взрослым стал,
И пусть так будет, когда состарюсь,
Иль пусть умру.
Глава четырнадцатая
ПРАВА ПРЕДАННОСТИ
Когда-то у меня была увлекательная книжечка фантастических историй, называвшаяся «Рассказы Лыжного Эла на сон грядущий». Под маской забавной чепухи в них пряталась жгучая и подчас жестокая сатира, характерная для американского юмора и не всегда понятная европейцам. В одной из этих историй Лыжный Эл с чувством повествует о подвигах своего друга. Примеры невероятного мужества, ошеломляющего благородства и бескорыстного человеколюбия громоздятся один на другой веселой пародией на американскую романтику Дальнего Запада, завершаясь рядом трогательных сцен, когда этот герой спасает Эла от волков, гризли, голода, холода и прочих бесчисленных опасностей. Рассказ кончается лаконичным сообщением: «Проделывая все это, он отморозил ноги, так что, к сожалению, мне пришлось его пристрелить».
Если в моем присутствии человек хвастает достоинствами своей собаки, я обязательно спрашиваю, где она теперь, по-прежнему ли с ним. И слишком часто получаю ответ в духе Лыжного Эла: «Нет, мне пришлось от нее отделаться» я переехал в другой город (или сменил квартиру на меньшую, или перешел на другую работу), и мне стало трудно держать собаку». Или еще что-нибудь в том же роде. Меня поражает, как люди, во всех остальных отношениях вполне добропорядочные, нисколько не смущаются, признаваясь в подобном поступке. Они не сознают, что между их поведением и поведением эгоиста, высмеянного в этой истории, нет принципиальной разницы. Собака лишена как бы то ни было прав не только согласно законам, но и из-за бесчувственности многих людей.
Преданность собаки — это драгоценный дар, накладывающий на того, кто его принимает, не меньшие обязательства, чем человеческая дружба. И это следует иметь в виду всем, кто намеревается обзавестись четвероногим другом. Случается, конечно, что собака сама навязывает вам любовь, которой вы не искали, как случилось со мной, когда я, катаясь на лыжах во время отпуска, познакомился с Хиршманом, ганноверской ищейкой. В то время Хиршману было около года и он уже стал типичной собакой, так и не обретшей хозяина, — старший лесничий, которому он принадлежал, любил только старую жесткошерстную легавую и не обращал ни малейшего внимания на несуразного щенка, не обещавшего стать хорошей охотничьей собакой. Хиршман был ласковым, чувствительным псом и побаивался хозяина, что не слишком рекомендует лесничего как хорошего дрессировщика. Но я не составил особенно высокого мнения и о Хиршмане, когда уже на второй день он отправился с нами. Я принял его за подхалима — и ошибся, так как потом выяснилось, что он следовал не за нами, а только за мной одним. Когда однажды утром я обнаружил, что он спит под дверью моей комнаты, я усомнился в своем первоначальном заключении и подумал, не означает ли это зарождения великой собачьей
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
