жестковатым лицом аскета. Назвался Каримом. — Это урочище, — он повёл вокруг рукой, — имеет непосредственное отношение к тому, что мы здесь очутились все вместе. И ты в том числе.
— Отстойник!..
— Как?
Я поделился с ними своими подозрениями и пояснил, какой смысл пытался вложить в произнесённое слово.
Показалось ли мне, но они, как будто, посмотрели на меня с интересом. Или это я сам придумал? Надо понять меня. Передо мной находились люди будущего. И для них я, возможно, был тем же, чем средний ремесленник прошлого или позапрошлого века, для меня.
— Значит, и ты почувствовал? — Найк потёр подбородок. — И у тебя здесь, ты говоришь, граница?
— Не совсем так, — пояснил, подумав, я и рассказал о поиске в двухлетнем прошлом, и даже добавил, правда, нерешительно: — Мне кажется, я смогу ещё дальше углубиться в прошлое. Немного…
У них опять состоялся разговор без меня, а я рассматривал их. Ничего похожего на какие-нибудь технические средства при них или рядом с ними я не видел. Тайменд, наверное, был невелик по размерам или мог находиться в специальном кармане их одежды. А спрашивать напрямую, где он у них располагается, и как они им пользуются при погружении во времени… В общем, спрашивать я пока что постеснялся. Не то положение, при котором следовало любопытствовать.
Наконец они, в лице того же Найка, обратились ко мне:
— Ты уверен, что сможешь отсюда выбраться и вернуться в своё настоящее?
На сто процентов уверенности у меня, конечно, не было, и я непроизвольно пожал плечами. Аппаратчики вежливо подождали, пока я, раздумывая, выпячивал губы, облизывал их кончиком языка и морщил лоб. Что сказать? Уверен?.. Не уверен?
— Главное, мне удалось найти вас, — пошёл я на хитрость, чтобы прямо не отвечать на вопрос, — а остальное… Мало ли что может преподнести дорога времени.
— Дорога времени?
Несколько минут они заинтересованно расспрашивали о моём видении дороги, о терминологии ходоков, иногда подсмеивались над тем или иным выражением, но не обидно, чаще от неожиданности, наверное. Предлагали свои сочетания слов, которые, как им казалось, неплохо разъясняли и дополняли смысл ходьбы во времени.
Им интересно, они меня спросили, но и я расхрабрился и упомянул об аппаратах.
— Тайменд? — Найк усмехнулся. — Да вот он.
Аппаратчик пошарил за воротом похожей на комбинезон одежды и вынул небольшой, сантиметра три в диаметре, медальон.
Глядя на него, я не разочаровался. Техника будущего! Его можно было включать и выключать. Но здесь, в «отстойнике», он оказался бессильным помочь людям, так как переключение ничего не давало. Аппаратчики, объясняя сложившуюся ситуацию, сокрушённо покачивали головами, а Карим, небрежно повертев тайменд в руках, высказался о нём более определённо:
— Превратился в игрушку.
«Пора прощаться», — спустя некоторое время проговорил я себе, но, представляя обратную дорогу, и предстоящее скучное одиночество, я всё оттягивал и оттягивал прощание. Да и поговорить мне с ними ох как интересно, так же как им со мной…
Они полнокровные участники и творцы своего времени, не то, что Симон или я через несколько лет в качестве ходока во времени. Наши интересы в прошлом, а аппаратчики — обычные исследователи. В прошлом они не живут, оттого не проникаются его страстями и нравами, но лишь исследуют его, раскладывают по полочкам, классифицируют, находят корреляции и потом с высоты своего времени и знаний объясняют, почему то или иное событие произошло, забывая людей в плоти и крови, творящих, собственно, данное событие. Они не знают, что порывы этих людей, слёзы и отчаяния прекрасно и убедительно дополняют общую схему исторического развития.
Да что я тут расфилософствовался? Знаю же, что о подобном где-то прочитал. Но мысли приходили как свои, выстраданные и, значит, близкие и понятные сердцу.
Расставались дружески. Они рукопожатий у себя не отменили, так что я ощутил тепло и силу их рук. Найк, Карим, Делес, Берн, Дека Витер…
Становиться на дорогу времени у костра раздумал, ушёл по цепочке своих следов к месту проявления.
Вновь очутился на карнизе почти отвесного сброса.
Внизу в палевой дымке простиралась неведомая страна моего поля движения во времени. В виде скомканной постели были видны подо мной предгорья этого поля, а дальше — растланная расстоянием равнина. И вовсе далеко-далеко обозначилась стена будущего. Я видел её — тёмная лента, подобная тяжёлой надвигающейся дождевой туче, затмившей весь горизонт от края и до края, где она тушевалась с видимым окоёмом.
Тогда мне, стоящему распятием над пропастью вечности, почудились прорехи в некоторых местах будущего, однако об их истинном смысле я не задумался. Да и пригрезиться они могли.
«А что если спрыгнуть вниз?» — вот о чём думал я тогда, поглядывая перед собой. Стремительный полёт во времени подобен ли падению с большой высоты? Разобьюсь ли? Или произойдет нечто похожее, что произошло с ямой, незаметно для меня в одночасье поглотившей сотни тысяч лет прошлого? И ещё невероятное, но заманчивое предположение: может быть, здесь можно использовать дельтаплан?
Удивительные мысли приходили мне в голову, пока я стоял, упершись спиной в слегка податливую, как будто устоявшийся стог сена, скалу прошлого… А почему бы и нет? Просто так спрыгнуть вниз я, пожалуй, не решусь, а на планирующем устройстве можно и попробовать.
И… я парю во времени, быстро и легко скользя в будущее…
Да-а! Впечатляющие прожекты!..
Мысли мыслями, но не торчать же здесь до скончания века. Надо было идти и выяснять для себя — на сколько это сотен тысяч лет я провалился в прошлое?
И вот — вниз…
Всегда был убеждён, что спускаться с горы значительно труднее, чем подниматься на неё. Но убеждения так и остаются убеждениями, пока сам не попробуешь сделать это практически. И оказалось, что не трудно, а почти невозможно. Ни веревки у меня, ни альпенштока, если он, естественно, здесь удобен. Только нож. Он-то и служил мне единственной опорой, засунутый в расщелину, расползающуюся прямо под рукой.
Когда я, наконец, добрался до первой более или менее удобной площадки, на которой можно было без опаски делать лишние движения при переходе, я проявился в неизвестном году и месте, лёг под пышный куст и мгновенно заснул, будто обрызганный мёртвой водой — без сновидений, чувств и мыслей.
Мне самому не совсем было ясно, почему я не осмеливался спать на дороге времени. Она для меня всегда оставалась пустынной, безжизненной. Встречи на ней с другими ходоками практически маловероятны, особенно в таком глубоком прошлом, но во мне таилось недоверие к пустоте пространства-времени, и в мыслях я её населял некими монстрами, для которых дорога времени, наша
