Напряжённое молчание стало ему ответом.
– Я не стану выбирать сам, потому что этот брак – выбор не для меня, а для всего Аркенора. Путь нам укажет сама Элайя.
Семь пар глаз выжидающе смотрели на него.
– С позволения кардинала Ловейна, мы проведём церемонию в храме Перворожденного пламени. Пусть Свет Изначальный определит нашу судьбу. Пройдёмте со мной.
Яна напряжённо оглядывалась по сторонам. Кое-кто из кандидаток перешёптывался между собой, но из обрывков фраз Яна никак не могла понять, что это за пламя и что за Свет. И тем более – что их ждёт.
Однако, деваться было некуда. Она встала из-за стола и вместе со всеми двинулась следом за принцем.
Они прошли анфиладой залов и остановились у глухой стены.
Асмодей оглянулся куда-то за спины, и быстро последовав его примеру, Яна увидела, что Надаэр следует за ними, замыкая группу.
Снова посмотрев вперёд, она успела заметить, как принц проводит рукой по стене и та отодвигается.
По другую сторону царил сумрак. По стенам висели канделябры, к которым крепились слабо мерцавшие серебристые шары.
Асмодей протянул руку, и один из шаров повис над его ладонью. Так, удерживая его перед собой, он двинулся вперёд.
– Это место не посещалось почти что две сотни лет, – на ходу взялся рассказывать он, и голос принца гулким эхом разлетелся под сводами подземного хода. – С тех самых пор, как династию Элайи сменила династия Дария. Две сотни лет назад мой пра-прадед привёл сюда свою невесту, и огонь отверг их обоих. Но Дарий Гордый, не послушался знамения и вступил с ней в брак. Поговаривают, что в тот день Дракон-Хаос, матерь нашего мира, отказалась от нас.
Асмодей замолк. У Яны по спине пробежал холодок. Подобные места она всегда любила, но теперь необычайно отчётливо ощутила, что случись с ней что-то в этом подземелье – никто и костей не найдёт.
– Полагаю, нашему миру необходимо было скатиться на самое дно, чтобы понять – мы не выживем без милости Священного Огня, – продолжал тем временем Асмодей. – И потому я принял решение вернуться к традиции. Пусть силы, которые могущественнее нас, определят, кто достоин быть королевой. И кто будет править вместе с ней. Надеюсь, этот выбор не решится оспорить никто. Поэтому я привёл сюда всех вас, зная, что далеко не все вы верите мне и среди вас хватает врагов.
Он оглянулся, но посмотрел почему-то вовсе не на Лаэрвэль, как ожидала Яна, а на ту невзрачную девушку, которая всё время молчала.
– Я пригласил не только вас, – продолжил он. Спустился на самую нижнюю ступень и толкнул дверь, перекрывшую проход.
По другую сторону тоже царил полумрак и всё же было светлей.
Ступая в храм одна за другой, кандидатки замирали, поражённые представшей перед ними красотой. Разноцветные витражи украшали свод. Сквозь них на мозаичный пол проливался мягкий свет.
По центру просторного зала стояла массивная чугунная чаша, и в чаше этой пылал огонь.
А по другую сторону от неё Яна увидела ещё с два десятка людей, одетых в самые разные одежды – и в камзолы, и в простые местные костюмы, которые Яна видела в первый раз, и в костюмы, явно пришедшие из иных эпох. Был среди них и Калерон.
Кардинал Ловейн в своей пурпурной мантии тоже стоял здесь, возле самой чаши. В руках он держал фолиант, вставленный в кожаный переплёт.
Асмодей остановился напротив брата в десятке шагов от него. Чаша с пылающим пламенем разделяла их.
Калерон смотрел на него с грустью, почти что с жалостью.
Асмодей ответил взглядом, полным ненависти. Ему было страшно. Он догадывался, о чём шёл разговор накануне между кузеном и одной из невест.
«Никто не откажется от власти», – было написано у Калерона на лице.
Асмодей не знал, чего ждать.
Надаэр вошёл в зал последним. Он изо всех сил старался не смотреть ни на принца, ни на Яну.
«Я сделал всё, что должен был», – упрямо убеждал он себя, но не мог отделаться от чувства, что это ложь. Надаэр не солгал там, наверху. Он слишком хорошо знал Асмодея и слишком его любил, чтобы предать. Слишком ненавидел Калерона, отнявшего у него честь, чтобы отступить.
Но Надаэр зарёкся приносить в жертву тех, кого любил. И хотя Элирену он знал не так давно, но тяга к юной княжне была такой же сильной, как Первозданное пламя в драконьей чаше.
Зажженное в сердце мира, оно горело сотни веков, с тех самых пор, как Элайя принесла в Аркенор свет. С тех пор, как прекратила вечную войну всех против всех, из вечного хаоса создала новый мир.
«Две матери было у мира», – вспоминал Надаэр слова, записанные в старинных книгах. «Одна была ночь, другая была день. Одна была Хаос, другая была Свет. Одна была Тьма, другая была – Огонь».
Слова, которые затёрлись настолько, что потеряли смысл. Слова, которые читали так часто, что давно перестали в них верить.
Слова, которые теперь, во дни смуты и сомнений, стали новой путеводной звездой. Новой надеждой, которая таилась в глазах каждого, вошедшего в зал.
Надаэр огляделся по сторонам. Он видел, что эта надежда держит Асмодея напряжённым как струна.
Он видел, что этой надеждой дышит сейчас Калерон.
Видел, что каждый из присутствующих замер в ожидании и надежде.
«И ты хочешь отнять у них это всё?» – думал он. Но Надаэр знал ответ. Торван научил его этому год назад, и с тех пор жизнь князя стала ясной и простой.
«Будь верен ближнему своему».
Это было легко. До недавних пор.
Он перевёл взгляд на Элирену, но та не смотрела на него.
«Обернись…» – мысленно попросил Надаэр. «Обернись, и я уведу тебя отсюда. Я не позволю тебе коснуться огня. Всё равно, что будет потом…»
Но Элирена не услышала его мыслей. Повинуясь жесту Асмодея, она и ещё шесть претенденток шагнули вперёд.
***
Яну охватило отчаяние. Ей казалось, что все до единого гости наблюдают только за ней. Но если бы она огляделась по сторонам, то увидела бы, что точно так же замерли в потустороннем страхе все шестеро остальных кандидаток.
– Одна была ночь, другая была день. Одна была Хаос, другая была Свет. Одна была Тьма, другая была – Огонь… – разнеслись под сводами подземного храма напевные слова. Яна не сразу узнала голос, который их произносил – а узнав, вздрогнула. Это был голос Торвана – и в то же время голос этот был другим.
– Вы ещё можете отказаться, – вклинились в напевную речь слова Асмодея.
Яна не смотрела на других. Только промелькнуло в голове: «Но я не могу».
Возврата не было. Она ощутила это необычайно отчётливо. Та, прошлая жизнь, в которой она ходила на работу, ругалась с водителями автобусов и жаловалась самой себе на запах бензина, повисший над кафе, осталась позади. Дверь в неё захлопнулась навсегда.
