даже имей здесь место тройной эффект, подобный юмор попросту неприемлем. В литературе это буквальный аналог газировки с чипсами. Звучит, может, и заманчиво, но как еда — тот еще кошмар, да еще и полнейшая безвкусица. Считаю своим долгом сообщить, что сам я таких вещей просто не выношу и намереваюсь тщательно следить за тем, чтобы эта книга — как и предыдущие тома моей биографии — соответствовала строим стандартам качества.
— Пердячая блевомордная какашка! — раздался чей-то голос из поросячьего зада.
(Вздох. Вы уж простите. По крайней мере, этот абзац тоже отлично впишется в какой-нибудь случайный разговор.)
Человеком, стоявшим меж поросячьих ягодиц, был не кто иной, как принц Райкерс Дартмур, брат Бастилии, сын короля. Он по-прежнему был одет в голубую королевскую мантию и красную бейсболку поверх рыжеволосой шевелюры.
— Прошу прощения, — произнес я, остановившись рядом с поросенком. — Что вы только что сказали, Ваше высочество?
— Я слышал, что тихоземцы любят использовать синонимы экскрементов в качестве ругательств! — ответил принц. — Я хотел, чтобы ты почувствовал себя, как дома, Алькатрас! Что ты вообще забыл посреди улицы?
— Нам нужно, чтобы ты нас кое-куда подбросил, Райкерс, — вмешалась Бастилия. — Как можно быстрее.
— Взрывная диаррея! — воскликнул принц.
— И последний раз говорю, хватит косить под тихоземскую речь. Выглядит по-идиотски. — Она заскочила в поросенка, а затем протянула руку, чтобы помочь мне забраться внутрь.
Я с улыбкой взял ее за руку.
— Что? — спросила она.
— Рад, что тебе лучше.
— Мне хуже некуда, — огрызнулась она, надевая темные очки — Линзы Воина. — Я едва могу сосредоточиться, а в ушах стоит отвратительное жужжание. А теперь заткнись и полезай поросенку в задницу.
Я сделал как велено, позволив ей затащить меня внутрь. Теперь это давалось ей сложнее, чем раньше — ведь после отсечения от Мыслекамня Бастилия потеряла часть своих способностей, — хотя она по-прежнему была куда сильнее, чем полагалось тринадцатилетней девчонке. Вероятно, ей помогали Линзы Воина — одна из немногих разновидностей Линз, которые могли носить все без исключения.
Следом Бастилия помогла забратьcя внутрь Пою, а принц тем временем метнулся в переднюю часть хрюшки — которая отличалась изящной и дорогой отделкой, — и кричал водителю, чтобы тот повернул в обратную сторону.
— И где же нас ждет увлекательное приключение? — послышался крик принца.
«Увлекательное приключение?» — подумал я.
— Во дворце, — крикнул я в ответ. — Нам надо найти моего кузена, Фолсома.
— Во дворце? — переспросил принц, явно разочарованным голосом — во всяком случае, для него это место было вполне обыденным. Но приказ водителю он все же передал.
Свинка вновь пришла в движение, затопав по улице. Пешеходы, судя по всему, знали, что у нее лучше не стоять на пути, а сама машина, несмотря на громадные размеры, двигалась довольно быстро. Я сидел на одном из красных королевских диванов; Бастилия устроилась рядом и, выдохнув, закрыла глаза.
— Больно? — спросил я.
Она пожала плечами. Бастилия здорово умела изображать крутую девчонку, но я все же видел, что отсечение от Мыслекамня угнетало ее до глубины души.
— Зачем нам Фолсом? — спросила она, не открывая глаз и, очевидно, пытаясь отвлечь меня от вопросов о ее самочувствии.
— Вместе с ним будет Гималайя, — объяснил я, но потом до меня дошло, что Бастилия еще ни разу не встречалась с Библиотекаршей. — Она Библиотекарь, которая якобы перешла на нашу сторону полгода назад. Но лично я сомневаюсь, что ей стоит доверять.
— Почему?
— Фолсом от нее ни на шаг не отходит — как-то это подозрительно, — ответил я. — Он редко упускает ее из виду — скорее всего, беспокоится, что она может оказаться библиотекарским шпионом.
— Ну здорово, — сказала Бастилия. — И мы собираемся попросить ее о помощи?
— Она — наш лучший вариант, — ответил я. — Гималайя прошла полную библиотекарскую подготовку — если кто и сможет отсортировать эту неразбериху в Королевских архивах…
— Не библиотеке! — раздался из передней части поросенка голос Райкерса.
— … то как раз Библиотекарь. К тому же, если она действительно шпион, то может знать, что задумали Библиотекари, а значит, у нас есть шанс вытащить эти сведения силой.
— Значит, твой гениальный план — это сначала найти Библиотекаршу, которую ты подозреваешь в шпионаже, а потом привести ее в то самое место, куда Библиотекари как раз хотят вломиться.
— Ну… да.
— Чудесно. И почему мне кажется, что под конец этого нелепого фиаско я буду жалеть, что сама не отказалась от рыцарского титула и не стала бухгалтером?
Я улыбнулся. Возвращение Бастилии грело мне душу. Сложно чересчур восхищаться собственной славой, когда тебе прямым текстом указывают на слабые места в твоем плане.
— Ты ведь это не серьезно, правда? — спросил я. — Насчет того, чтобы уйти из рыцарей?
Она со вздохом открыла глаза.
— Нет. Как бы мне ни претила эта мысль, но моя мама права. Я не просто хороша в своем деле — оно мне нравится. — Она посмотрела на меня, встретившись со мной взглядом. — Кто-то меня подставил, Алькатрас. Я уверена. Кто-то хотел, чтобы я потерпела неудачу.
— Твоя… мама была единственным рыцарем, голосовавшим категорически против восстановления твоего звания.
Бастилия кивнула, и я понял, что она думает о том же, что и я сам.
— Те еще родители нам достались, да? — сказал я. — Моему отцу до меня попросту нет дела; а мама вышла за него замуж только ради Таланта.
Вступаешь в брак со Смедри — получаешь Талант. Принадлежишь ли ты к роду Смедри по крови или брачным узам — это, похоже, было неважно; Смедри есть Смедри. Единственная разница заключалась в том, что в случае женитьбы муж или жена получали тот же талант, что и их вторая половина.
— Мои родители совсем не такие, — яро заявила Бастилия. — Они хорошие люди. Мой отец — один из самых уважаемых и любимых народом королей за всю историю Нальхаллы.
— Даже если он готов поставить на Мокии крест, — тихо добавил с сиденья напротив нас Пой Синг.
— Он считает, что так будет лучше, — ответила Бастилия. — Как бы ты почувствовал себя на его месте, если бы пришлось выбирать: положить конец войне — и спасти тысячи жизней — или продолжить сражаться? Он видит в этом шанс достичь мира, а люди хотят, чтобы мир, наконец, наступил.
— Мой народ хочет мира, — сказал Пой. — Но еще больше он хочет свободы.
Бастилия умолкла.
— В общем, — наконец, сказала она, — если предположить, что мой провал подстроила мама, ее мотивы мне вполне понятны. Она опасается оказывать мне покровительство. Чувствует, что должна быть со мной предельно жесткой, поэтому и отправила меня
