бы пса на пристани. Но я не мог сделать этого: я люблю этого бойкого шельмеца, преданного мне от хвоста и до носу.
Нина и Лида чинно сидели рядом с фрейлейн и куксились, должно быть оплакивая погибший мяч. Мальчишка с продранным чулком измышлял какую-то каверзу с мопсом.
Он что-то уж очень близко прохаживался около Марса и науськивал лёгким посвистыванием:
— Фюить! Фюить!
Но в общем была тишина.
— Ну, Вилли! Но я прошу тебя, мой мальчик! Не ходи так близко около собаки!
IV
Пароход шёл отличным ходом. На палубе было спокойно, но это была тишина перед бурей. Это было видно по глазам мопса и Марса. Они упорно вглядывались один в другого и точно дразнились вздрагивающими языками. И очевидно, на Марса действовал взгляд пары чёрных выпученных глаз. Он рычал иногда.
Задребезжал колокольчик. Это ходил по пароходу слуга кают-компании, созывая к обеду. Было уже около пяти, и морской воздух раздразнил аппетит в достаточной степени, чтобы палуба быстро очистилась от пассажиров. Пошёл и я. Фрейлейн с мопсом ушла ещё раньше. Но вот… Марс подымается и двигается за мной. Он также желает кушать. Запах жарящихся котлет щекочет раздражающе, а Марсу как раз пора покормиться.
Вести его за табльдот? Нет, ни в коем случае.
— Куш иси! — говорю ему и показываю пальцем под скамейку.
Он смотрит на меня с недоумением и укором. Я прекрасно понимаю все его взгляды. И вижу, что он не желает сдаваться. Беру за шиворот и тащу под скамейку.
— Куш иси, чёрт тебя дери! Куш!
Он укладывается с недовольным видом и подавленным вздохом. Должно быть, думает: «Надо было догонять! Теперь Мурза как раз расхлёбывает в моей чашке».
Делаю шаг и оборачиваюсь. Голова Марса вытянута, и взгляд прикован к моей фигуре. Ждёт, не свистну ли. Пусть ждёт. Особенно досадно, что мопса-то утащили туда, откуда потягивает котлетками.
Спускаюсь в общий зал. Ого! Как энергично стучат ножи по тарелкам! Вижу делового человека. Он набил пирожком полон рот, и его глазки жмурятся от удовольствия. От тарелок валит душистый пар. Позади фрейлейн мопс управляется с пирожком. Красные бабочки уже залили скатерть и, конечно, получили уже новые десять строк «дальше».
Уже съеден суп, и на блюдцах приятно дымится какая-то рыба, на которую все смотрят с признательностью. Смотрю и я. Я сижу спиной к борту парохода, к открытым иллюминаторам. Против меня, несколько наискосок, лестница на палубу. Так вот, поднимаю глаза, чтобы посмотреть на рыбу, и вижу… Марса! Он стоит на верхней ступеньке и вбирает в себя ароматы кают-компании. Стоит, как волк на бугре, поглядывающий на деревню, где повизгивают от холода собаки.
Он смотрит, выискивая меня глазами. Что было делать? Крикнуть? Но не угодно ли крикнуть из-за стола, когда сидят за ним человек сорок? Увлечённые чудесным занятием с рыбой, они примут меня за сумасшедшего. Погрозить пальцем? Но это воздействие может ещё быть принято за поощрение. И даже наверняка. В таких случаях Марс обыкновенно прикидывается непонимающим. Сказать слуге с блюдом? Но его положительно загоняли за пивом и нарзаном. Вылезть из-за стола? А вы попробуйте вылезть на пароходе из-за стола. Все сидят в ряд. Стулья привинчены. Я в самом центре, спиной к иллюминаторам. Только два выхода и есть: под стол или просить всех выйти. Пока я так раздумывал, Марс медленно, точно чего-то опасаясь, опускался со ступеньки на ступеньку. Его никто не замечает. Все увлечены рыбой. Решил предоставить всё случаю, хотя и могу наскочить на неприятность.
Я знаю, что некоторые господа терпеть не могут присутствия собаки у стола. Без сомнения, здесь были такие. Да вот хотя бы старичок, страдающий колющими болями. Он уже успел наподдать ногой вертевшегося под столом мопса, к величайшему удовольствию мальчишки с продранным чулком, ухитрившегося в каких-то целях стащить под стол хребтовую кость леща с острыми боковыми косточками.
А вот наконец и котлеты с горошком и зелёной фасолью. Весь зал наполнился чудесным ароматом, и что-то осторожно фыркнуло под столом. Очень осторожно. И ткнуло меня в коленку. Смотрю, подымается край скатерти и выставляется кончик чёрного носа. И опять осторожное и полное величайшего удовлетворения: «…Фррр… фррр…»
Я щёлкнул по носу, и скатерть опустилась.
Хорошо, что никто ничего не видит. Какое там не видит! Мальчишка сидит неподалёку от меня и поглядывает что-то уж очень любопытно. Даже начинает как будто подмигивать мне, шельмец. Глазами переходит на интимность. Ну, конечно, заметил.
Вижу, лезет под стол, делая вид, что уронил вилку, а я отлично видел, что он нарочно столкнул её. На его плутоватой рожице написано захватывающее торжество.
— Вилли, ты не умеешь себя вести.
Одна из красных бабочек вдруг забеспокоилась и начала вертеться. Лида тоже. Заглядывают под стол. Начинается история.
Будет буря, мы поспорим
И поборемся мы с ней!..
— Нина, нельзя вертеться за столом, — изрекла фрейлейн. — Горошек едят вилкой, а не с ножа.
Скорей бы кончался обед! Как будто необходимо ещё сладкое…
«…Ррррррр…»
«…Ррррррррр…»
Опустились вилки, и поднялись головы над котлетками. Я ем за четверых, заговариваю со старичком о погоде:
— Чудесно на море и совсем не качает, не правда ли?
Но старичок застыл с вилкой в руке.
— Он здесь… Он… Он…
Удивительное дело! Точно в комнату вползла кобра или ворвался тигр.
«…Рррррррр… гам-гам!..»
«…Ррррррррррр… гым!.. гым!..»
Они схватились. Они жестоко схватились!
— Тузик! Мой Тузик!
Да, Тузик! Прощайтесь, стройная фрейлейн, с вашим Тузиком. Я уверен, что теперь от бедного Тузика останутся одни перья.
— Уберите собак, — строго и решительно приказал господин с мрачным видом. — Здесь не псарня!
— Послушайте, как вас… Человек!
— Возьмите их! Это невыносимо! Они перекусают ноги!
— Возмутительное безобразие! Двадцать лет езжу по морю… и никогда…
Старичок стал пунцовым, как мак.
Он мог ещё двадцать лет ездить по морю, и я уверен, что не встретит ничего подобного. Мой Марс — единственная в своём роде шельма и больше по морю не поедет.
— Ну и собачка! — язвительно протянул деловой человек, и в его тоне я прочитал давешнее «за хвост да в воду».
Обед сорвался на самом интересном месте. Повыскакивали из-за стола. Я высвистывал Марса и ловил нежные взгляды публики. Где тут!
Оба грызлись начистоту, стукались головами о железные ножки круглых стульев. И Марс, уверяю вас, был джентльменом. Он раза два пытался ретироваться с честью, но проклятый мопс нападал с остервенением, желая оставить за собой последний
