серьезное и объемное.
Мое отношение к критике, даже самой уничтожающей, вообще, видимо, отличается от общепринятого сейчас. Я не могу понять, как можно обидеться на человека за то, что он думает иначе, чем ты! Ведь это же интересно! А у нас так: тебе не понравилось сделанное мной, значит, ты мой враг! Чушь — и все.
Не знаю, читали ли Вы, но некоторое время назад Н. Старшинов обрушился на меня в «Нашем современнике». Обрушился грубо (это ничего), но что гораздо хуже — абсолютно бездоказательно поддавшись эмоции. С Н.К. мы знакомы давно, много лет, и отношения у нас вполне корректные и даже доброжелательные. Он, видите ли, обиделся за книгу «Молодые голоса», которую составил; а я отозвался о ней пренебрежительно. Через какое-то время мы столкнулись на совместном выступлении. В его глазах я прочел некоторое замешательство — что будет? Я улыбнулся и протянул ему руку, которую он и пожал. Но по его глазам было видно, что замешательство перешло в изумление: ты что ж, мол, не читал?! А я читал. Не согласился. И — не обиделся. Это не то слово.
Теперь по существу дела.
Уже вторично Вы повторили, что нельзя пародировать пустоту. Пустоту — да! Но какая же это пустота, если ею забиты все магазины? Десятки тысяч кропают, миллионы как-никак читают. Конечно, это — антилитература. Но ведь она официально выдается за литературу! И пародировать ее, по-моему, надо. Надо разоблачать, издеваться, показывать ПУСТОТУ, несостоятельность. Хотя бы потому, что у нас очень велика вера в печатное слово. Раз напечатано, значит, это и есть поэзия. А как же иначе?!
Вот пример. Сейчас критика выделила из последних волонтеров стихосложения несколько имен: Иван Жданов, Парщиков, Еременко, Кудимова. Кудимову пока не читал, что касается трех первых, то даже смешно, что об этом пишут серьезно: ни черта, по-моему, за этой «метафоричностью, не стоит. Психи какие-то! Но ведь ломают копья! С умным видом разбирают, анализируют. Пройти мимо?! Дескать, время рассудит, отбросит… Не знаю, не знаю.
Другое дело, что лучше пародировать ярко и талантливо, чем плоско и бездарно. Кто спорит?
Сейчас большое количество пустых, никаких пародий — это плохо. Пусть бы их писали все, кому не лень, не беда, важно их не печатать. А печатают все и всё. Пародия вошла в моду. Это тревожно. Жанр девальвируется, и быстро.
Что касается лично меня, то, озирая пройденное, полагаю, что удачи есть (их меньше, чем хотелось бы), есть вещи проходные, есть просто слабые (увы, много). Что ж, надо работать и мучиться от сознания, что опять и опять не то, не так… И надеяться.
Желаю Вам всего самого доброго.
Найдете нужным ответить — буду рад. Хотя мы и живем рядом. Надо же порядочным людям подумать о будущем ЦГАЛИ. А то туда попадет переписка Куняева с Кожиновым, и будущим исследователям придется работать в перчатках.
Ваш Иванов
1 ноября 1985 г.
Москва.
Уважаемый Александр Александрович!
Из дальних странствий воротясь, обнаружил Ваше письмо. Извините, что отвечаю с таким опозданием, но — лучше поздно, чем никогда.
Итак, по пунктам.
1. Относительно обид и «вегетарианства». Мне очень симпатично Ваше отношение к критике. Особенно симпатично, потому что за многие годы встречаюсь с таким отношением едва ли не впервые. Нет числа литераторам, которые прекрати ли со мной всяческое общение и даже перестали здороваться, обидевшись на критику. Как Вы понимаете, такие «обиды» отнюдь не греют и не вдохновляют меня. Я целиком за то, чтобы люди, нелицеприятно высказавшие друг другу свои литературные претензии, оставались добрыми знакомыми и даже друзьями. Я говорил не о бытовой обиде, а о чисто профессиональной задетости. (Хотя в иных случаях это трудно разделить. На статейку Старшинова можно обидеться и лично, а не только профессионально: это не критика, а начальственный окрик. В иных случаях критика превращается у нас в политический донос. Тут уж можно не только обидеться, но и руки автору не подавать. Но это — совсем другая, особая тема.)
Говоря о том, что Вы «не обиделись» на мою критику, я имел в виду, что Вы в том, прежнем своем письме как-то чересчур поспешно согласились со мной чуть ли не по всем пунктам, недостаточно горячо отстаивали свою позицию. А ведь она, как я понимаю, сильно отличается от моей.
На сей раз Вы высказались определеннее. Поэтому есть смысл еще раз попробовать объясниться, поставить все точки над ё.
2. Я совершенно согласен с вами в том, что ПУСТОТУ, АНТИЛИТЕРАТУРУ, получившую у нас такое неслыханное распространение, необходимо разоблачать, издеваться над ней, демонстрировать ее убожество, ее полную художественную несостоятельность. Но как? Способов много. Можно писать критические (сатирические) фельетоны, эпиграммы, памфлеты. Можно издеваться, глумиться, стирать в порошок. Но пародировать пустоту невозможно, в этом я убежден. Дня пародии необходим предмет. (Предметом вовсе не обязательно должен стать стиль пародируемого автора, можно пародировать его общественную позицию, убожество его мысли и т. п.)
Слов нет: у Вас есть и удачи. Вероятно, их даже немало (хотя и меньше, чем могло бы быть). Но в статье моей речь шла о другом. О направлении, избранном Вами. О тенденции, которую я считаю ошибочной, ведущей к деградации жанра.
Ваши «пародии», написанные по поводу какой-нибудь монструозной, графоманской строки, в лучшем случае являются растянутыми эпиграммами. Это не пародии в собственном смысле слова. Поймите меня правильно: я вовсе не такой уж строгий пурист и ревнитель чистоты жанра, не пограничник Карацупа, бдительно следящий, чтобы «граница жанра» была на замке. В конце концов, не все ли равно, как назвать меткую стрелу или пулю: важно, чтобы она точно ложилась в цель и поражала эту цель.
Но тут есть один чрезвычайно важный момент, на который я хотел бы обратить Ваше внимание.
Вот, скажем, «критик» В. Бушин написал статью о романе Булата Окуджавы «Путешествие дилетантов». Он нашел у автора романа множество мелких огрехов: фактических, бытовых, стилистических и т. п. Всласть порезвился, глумясь над «невежеством» писателя. Но статья его тем не менее отнюдь не является критической статьей в собственном смысле слова. Потому что критик так и не смог (а может быть, даже и не пытался) вскрыть художественную слабость анализируемого им произведения.
Таким методом можно распатронить и «Войну и мир»!
В свое время генерал Драгомиров опубликовал работу — «Война и мир» графа Л.H. Толстого с военной точки зрения». Боевой генерал весьма профессионально доказывал несостоятельность воззрений Толстого на роль и поведение военачальника в бою. Однако Драгомиров был весьма далек от того, чтобы ставить под
