Он дрожал, буквально вибрировал, будто довелось ему стоять перед створом люка в летящем самолёте и ждать прыжка. Без парашюта. С чётким осознанием того, что прыгать придётся.
В 7:30 по Москве над молчаливым измирским лесом запела сирена.
Началось! Началось!!!
«Значит, всё-таки не договорились. А я так надеялся», – подумал тогда Паша о сильных мира сего.
Фантазия Павла Ильичёва была слишком скудна, чтобы понять, куда только что ступила планета. Он служил в спецназе, а туда впечатлительных не берут. Но никто, ни один человек на всей Земле не был в состоянии вообразить, чем именно всё закончится. Так что отдельно взятого старшего лейтенанта можно извинить.
Тем не менее долгая подготовка и знание вражеской матчасти не допускали вариантов: началось. Перед внутренним оком-предателем поплыли картины из служебной кинохроники, страницы из закрытых методичек и таблицы секретной статистики.
Те самые картины, где зажигались в небе рукотворные солнца, поднимавшие в стратосферу свои фирменные пыльные грибы. Им следовали световая волна, сейсмическая волна и череда воздушных ударных волн, включая обратные. И остаточный радиоактивный фон с пыльными бурями, от которых сходят с ума счётчики Гейгера.
Процент выживаемости гражданского населения. Процент выживаемости личного состава танковых и мотострелковых дивизий. Комплектация бомбоубежищ. Дегазация поражённых участков.
А ведь под Москвой его ждала Маруся. Москва же, можно не гадать, – первоочередная цель для термоядерного удара. Но об этом он не думал. Услужливый разум ухитрился поставить непроходимый блок перед эмоциями.
В 7:32 на стартовых столах полыхнуло пламя.
Ильичёв автоматически бросил взгляд на часы и скомандовал: огонь!
От горных чащ к ракетам прянули мгновенные дымные болиды.
Его собственная пушка была выставлена на тысяче двухстах метрах. Полторы секунды полёта для маленькой твёрдотопливной ракеты до ракеты большой, залитой под завязку керосином и жидким кислородом.
Подопечный «Юпитер» заработал первый же снаряд пониже звезды в обрамлении белых и синих полос. Казалось, маленькая дырочка на теле двадцатиметрового исполина не сможет прервать его полёт, даже повредить ему не сможет, столько было ярости и торжества в рёве двигателей и струях стартового пламени.
Ракета вздыбилась над землёй на полкорпуса, на корпус, на полтора, всё набирая и набирая ход. Паша не верил собственным глазам, но подавляющая мощь картинки убеждала его в полном бессилии его крошечного отделения со смешной пушечкой против вырвавшейся наружу энергии. Он, как в тумане, как в страшном сне, когда бежишь и не можешь стронуться с места, скомандовал второй залп.
Но он оказался лишним.
Законы физики делали своё дело, безразличные к визуальным эффектам.
Бронебойно-зажигательная БЧ проломила стенку и разорвалась в топливном баке. Керосин загорелся, но не слишком охотно, пока, наконец, взрывная волна в жидкой среде не разбила бак с окислителем.
Адская смесь кислорода и керосина в секунду разорвала «Юпитер».
Взрыв потряс вселенную. По крайней мере, субъективный микрокосм всех свидетелей катастрофы. Волны тысячеградусного огня, брызги топлива, горящий воздух, обломки, обломки и грохот, страшнее канонады в тысячу стволов, от которого подпрыгнули старые горы вокруг.
И был второй вал алого, багрового и пронзительно-серебряного пламени, когда над пусковой взорвалась следующая ракета.
Жаркий ветер, как дыхание преисподней, опалил лица спецназовцев, которые смотрели и не могли оторваться от дела рук своих. Трудно поверить, что всего одно нажатие кнопки может породить подобный фейерверк.
Но в осеннем небе таял след третьей ракеты, которая поднялась туда, где не властно ударное могущество безоткатной установки Б-10. Скромного по всем статьям орудия.
Ильичёв приказал заминировать позиции и уходить.
Задание выполнено на две трети. Оставалось… уйти от неминуемого преследования, добраться до точки сбора и прорываться к границе.
Старлей понятия не имел, как ему повезло. Ему досталась хорошо разведанная пусковая в относительно удобной местности. Он быстро вычислил её точные координаты. Группа без проблем высадилась и нашла закладку с оружием. Первыми же залпами накрыла две цели из трёх и сумела уйти под прикрытием чудовищного пожара на стартовых столах.
Так повезло далеко не всем.
Из сорока двух групп специального назначения, задействованных против Турции в первые часы войны, на точки сбора смогли выбраться лишь девятнадцать, почти все поредевшие едва не вдвое.
Это была увертюра к их анабазису.
Границы достигли не более пяти процентов личного состава.
Среди них был счастливчик Ильичёв. Он видел гибель всего отряда капитана Гриневицкого. Сам капитан умер у него на руках, умоляя о пуле или ноже. Это случилось на своей территории, возле Геленджика, после того как ошмётки роты прошли тысячу девятьсот километров. То на своих двоих, то на захваченной технике, то вплавь, то ползком. Семь месяцев в аду, без связи, без надежды.
Геленджик был сожжён дотла ударами крылатых ракет. Там шестнадцать спецназовцев напоролись на отступавшую часть американской морской пехоты, которой тоже досталось. Но их было человек сто.
Из боя сумели выйти только Гриневицкий и Ильичёв, который тащил раненого командира на закорках пять километров.
– Эй, Дед, завязывай, – просипел, наконец, капитан. – Не могу больше, я… всё.
– Не дури, – отрезал Паша.
– Я всё равно сейчас сдохну, так хоть не мучай! Больно!
Ильичёв опустил товарища на горячие июньские камни, положив рядом автоматы – свой и его.
Оба более ничем не напоминали бравых вояк, которыми вступили в войну. Гриневицкий с бородой, свалянной в кровавый войлок. Паша с жидкой порослью вокруг лысины. Одетые в трофейное американское рваньё. Лишь автоматы сохранились родные – калашниковы, благо патронов к ним можно добыть без труда.
Одного взгляда хватило, чтобы понять, что командир опять прав. Он умирал. Пуля в голени, рассечённое осколком плечо, дыра в груди, дыра в животе.
– Ног не чую. Даже голень не болит.
– Потерпи, брат.
– На х… твоё «потерпи», всё мне, всё. Давай… ты знаешь, что делать.
Ильичёв знал. Подобрав автомат, он прицелился в голову капитана.
– Дед, иди… в расположение… понял? Будь там… склад экспериментальный, надо сберечь. Склад – важно! Это склад ТАФР, понимаешь? Будь при нём… что бы ни случилось… До дальнейших распоряжений… только дойди… слово?
– Слово, – пообещал Паша и выстрелил.
* * *
В расположение Ильичёв вернулся ещё через три месяца.
