— Не боишься меня завести, золотая?
Я прикусываю губу, но решаюсь пойти уже дальше:
— А может быть это и есть моя цель?
Тишина в ответ напрягает.
Поворачиваю резко голову и уже сама не могу сказать ни слова — в его глазах сокрушающая потребность, а челюсти сжаты так, что не понятно, как у него зубы не крошатся.
И спустя мгновение — снова непроницаем, как черное зеркало.
Раскручивает кресло так, чтобы я оказалась к нему спиной, а потом наклоняется к моему уху, одновременно укладывая ладонь на горло и поглаживая его.
— Тебе нет необходимости делать что-то специально для этого, золотая…
Его дыхание опаляет мне ухо, зубы прикусывают мочку, а рука поднимается выше и большой палец уже знакомо чуть оттягивает нижнюю губу.
— Открой рот.
Я послушно выполняю его требование, а потом робко дотрагиваюсь до подушечки его пальца.
Мы вроде бы ничего не делаем… но все происходящее настолько порочно, что меня начинает потряхивать.
Илья ведет пальцами по кромке платья, а я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать. Стискиваю колени и получаю легкий шлепок по ноге.
Что ж, ему не надо ничего говорить — я понимаю. Перестаю шевелиться, только широко открытыми глазами наблюдаю, как он обходит кресло и встает напротив меня. Он смотрит… просто смотрит, молча и не трогая меня. Но его взгляд я ощущаю как прикосновение.
Ласкает ноги в чулках, надолго задерживается на бедрах, ведет выше, обрисовывает грудь, плечи, шею, пристально изучает полуоткрытые губы…
— Сними белье.
Вздрагиваю.
— Ч-что?
— Сними свои трусики и дай мне.
Встаю.
Как загипнотизированная продолжаю на него смотреть, а руки тем временем выполняют указание. Аккуратно ныряют под юбку и стягивают затребованный предмет.
Я переступаю с ноги на ногу, потом распрямляюсь, стискивая в пальцах тонкое кружево.
Каримов протягивает ладонь.
— Умница, — говорит он хрипло. И засовывает трусики себе в карман.
А потом помогает мне надеть куртку и выводит на дрожащих ногах их кабинета, сообщив секретарше:
— Сегодня меня уже не будет.
13 Каримов
Я держу руку в кармане брюк и сжимаю трусики как фетишист какой-то. На рыжую не смотрю — беспокоюсь, что меня слишком заденет её возбуждение и волнение, а я привык держать под контролем всё, без глупостей.
Так откуда ты взялась на мою голову, Майя? Еще и настолько вовремя — во всех смыслах?
Девушка сидит, максимально отодвинувшись от меня, но по дыханию и движениям тонких пальчиков, мнущих ткань платья, я понимаю, что дело совсем не в страхе.
Май-я… Звонко, по-весеннему, совершенно невинно.
Кажусь самому себе старым, насквозь пропахшим табаком и дорогим виски волком, который заманивает Красную Шапочку — и вовсе не для того, чтобы съесть. Впрочем… съесть как раз не возбраняется. Мне нравится даже эта мысль, что я попробую то, что еще не пробовал никто… мое изысканное блюдо.
Рыжая не двигается, когда машина останавливается — не сразу, но уяснила, что я всегда выйду и подам ей руку. Ей — подам.
Чуть испуганно смотрит на парковку элитной многоэтажки и заходит в лифт. Не отказываю себе в удовольствии встать так, чтобы в огромной сверкающей кабине мне пришлось тянуться через нее, нажимая кнопку последнего этажа.
В отражении закрывшейся двери — бледное лицо с широко распахнутыми глазами и полуоткрытым ртом.
Её макушка, несмотря на каблуки, едва ли дотягивает до моего подбородка и мне это нравится.
Её хрупкость. Мое ощущение власти.
Не отрывая от нее взгляда, достаю из кармана смятое кружево и подношу к носу.
Вздрагивает, а я улыбаюсь.
Нервно осматривается, когда попадает в мою двухуровневую квартиру — а я отбрасываю ставшую ненужной удавку и пиджак.
Восхищенно замирает у панорамного окна…
— Голодная?
— Нет, — отвечает сипло.
— Не двигайся. И не поворачивайся.
И правда замирает послушно. Хорошая девочка.
Я подхожу сзади и аккуратно веду руками вдоль женского тела, плотно прижимая ладони и наслаждаясь жаром кожи, ощутимым даже через ткань платья. Подцепляю подол и тяну вверх, вынуждая Майю поднять руки. Это красиво. И то, что она сопит смущенно и подрагивает, стоя в моей гостиной только в чулках и лифчике, лишь добавляет остроты картине.
— Поставь ладони на стекло.
Судя по напрягшейся спине, услышала. И её это пугает.
Я не тороплюсь.
Судорожно выдыхает… и вытягивает руки вперед, прилипая ладошками к окну. Для этого ей надо наклониться и прогнуться, и я залипаю на соблазнительном зрелище. А потом легко-легко, почти не надавливая, не задевая излишне чувствительных мест, изучаю и правда золотую в свете заката кожу, тело, выпуклости и впадины. Каждый сантиметр. Каждую реакцию и вдох. Каждую дрожь молчаливого согласия и удовольствия от подчиненного положения.
Мне мало, мне очень мало, но я не буду сегодня жестким, проведу её дорогой удовольствия со всей нежностью, на которую способен. А потом постепенно покажу, как можно по-другому…
Я умею ждать и терпеть — и почти уверен, что в будущем получу идеальную для себя женщину. Пока же, как только вижу, что у нее колени подгибаются, а по позвоночнику стекает капелька пота, подхватываю на руки и несу в спальню.
Горячо. Порочно. Сладко.
Вскрик. Шлепок. Бессвязный шепот.
Опухшие, зацелованные губы и горячий танец языков.
Соль кожи.
И ошеломляющее впечатление от её неловкости, сдобренной страстным желанием доставить нам обоим удовольствие.
Она умеет быть несдержанной, и мне это до одури нравится. Как и отсутствие ложной стыдливости. Как и тот факт, что я первый — вот уж не думал, что меня это будет заводить. Я предпочитал опыт восторженным эмоциям и жадному удивлению, но, похоже, был не прав. Или так только с Майей?
Впрочем, я не собираюсь задавать себе глупых вопросов. И после расслабляющей ванны и сытного ужина засыпаю сном без сновидений, сжимая в руках свою добычу.
Последующие несколько месяцев можно было бы назвать сказкой, вот только я не верю в эту сопливую хрень. Я верю в другое. В то, что если человек рядом не раздражает, а от его присутствия становится как-то даже легче и любопытнее жить — этому человеку стоит задержаться в моей жизни.
Что если вчерашняя девственница сходит с ума от самых пошлых действий и грязных словечек, значит у нас совпали аппетиты — а это может удерживать людей рядом годами.
