– Мам, пап… У вас что-то случилось, да? Пока меня не было?
– С чего ты взяла? Нет, нет, конечно! – заговорили они вразнобой, старательно выпучивая лживой искренностью глаза.
– Да я же вижу… Какие-то вы оба не такие…
– Нет, зайчонок, уверяю тебя, ты ошиба-а-а-ешься… – весело пропел Олег, ущипнув ее за плотную розово-коричневую щеку. – У нас с мамой все хорошо-о-о-о… Правда, мам?
– Правда, конечно! – бодренько поддержала его Марина и улыбнулась через Машкину голову. – У нас все очень даже хорошо! У нас просто ужас как все хорошо и замечательно, Маш…
* * *
– …Лиз, давай на скамеечке посидим немного, а? Что-то у меня ноги не идут…
Качнувшись в сторону, Настя упала на очень кстати подвернувшуюся на пути скамейку, отер ла дрожащей рукой пот со лба. То ли новость, только что услышанная и до конца еще не осознанная, то ли сама суть этой новости руководила на данный момент ее плачевным состо янием – непонятно было. А впрочем, какая разница. Когда бьет по коленкам слабость, и все плывет перед глазами, и холодный пот бежит по вискам, уже не думаешь о причинах недомогания. Чего о них думать-то? Раньше надо было думать…
– Ты чего, заболела, да? – участливо погладила ее ладошкой по плечу Лиза. – Тогда давай обратно в больницу пойдем…
– Нет, Лиз. Мы сегодня в эту больницу уже не пойдем. Да это и не больница вовсе.
– А что это?
– Женская консультация.
– Нет, больница, больница! Я же видела, там тетеньки строгие, в белых халатах! Значит, они врачи! А у других тетенек животы болят, большие такие! Когда ты к врачу заходила, я в коридоре сидела и видела! А еще одна тетенька рядом со мной плакала, а другая ее уговаривала, чтоб она не плакала, потому что ребеночку это вредно… Насть, а что, в этой больнице ребеночков рожают, да?
– Да, Лиз. Рожают.
Будто испугавшись самого этого слова, Настя вдохнула в себя побольше воздуха и чуть задержала его в себе. Потом выдохнула тихонько, пытаясь укротить наплывающую волной тошноту, снова отерла пот с лица. Тошнота в последние дни стала для нее чем-то вроде второго состояния, хозяйничала внутри организма, как у себя дома. Иногда ей казалось, что все там давно уже окончательно и бесповоротно перебултыхалось, изнурилось и отчаянно просит помощи и что дня больше нельзя прожить в этих муках. Думалось почему-то, что врач-гинеколог, относительно молодая и ярко накрашенная блондинка, сразу проникнется к ней сочувствием после осмотра. И даже пожалеет. И спасительное лекарство даст. Но никакого сочувствия врачиха не проявила. Наоборот, брови нахмурила, принялась быстро и деловито писать что-то на длинном листе бумаги.
– Вы замужем? – спросила коротко, уставившись на нее так, будто оценивала, может ли она вообще, в принципе, быть замужем.
– Нет. Не замужем. Но я все равно буду рожать.
– Да ради бога… Вы где работаете?
– Пока нигде. Но я ищу себе работу.
– Ага. Самое время выбрали для поиска… Значит, так и запишем – безработная. А жилплощадь своя у вас имеется? Родители в городе живут?
– А какое это имеет значение?
– Да никакого… Мне просто данные в карте заполнить надо. Адрес прописки и адрес фактического проживания.
– Вот и заполняйте. У меня и то и другое есть. А то спрашиваете так, будто я малолетка – легкомысленная и случайно беременная.
– Значит, не случайно? – усмехнулась врачиха, подняв на нее насмешливые, но совсем не злые глаза. – Значит, все по плану произошло?
– Да нет, не плану, конечно… – махнув рукой, вздохнула Настя. – Вообще-то мы хотели ребенка, мечтали даже. А потом… В общем, долго рассказывать…
– Да ладно, и так все понятно. И без рассказов. Значит, рожать все-таки будете.
– Да, буду.
– И в роддоме не оставите?
– Что я, ненормальная, по-вашему?
– Хм… Нет, вроде не похоже… – снова по-доброму улыбнулась врачиха. – Хотя оставляют как раз очень даже нормальные. А ненормальные жилы рвут, сами воспитывают. Нынче дети не всем по карману. Ладно, идите. Я вам направления выпишу на анализы. В следующую пятницу к десяти на прием.
– Ага. Спасибо.
– Да не за что…
От двери Настя оглянулась – врачиха смотрела на нее с доброй грустью, подперев кулаком щеку. Чем грустить, лучше бы лекарство какое от тошноты посоветовала, блондинка печальная! Вон как опять прихватило внутри, дошло спазмом до горла и вернулось обратно, и затаилось холодком до следующего приступа. И голова кружится, и слабость по коленкам ударила. Хорошо, что скамейка на пути оказалась. А то бы упала, напугала Лизу до полусмерти. Девчонке и без того за последний месяц переживаний досталось – будь здоров. Хорошо хоть, Наталья не помчалась за ней из Павловска, отнеслась к исчезновению ребенка спокойно. Вроде того – увезли и увезли. Все равно документы на опеку еще не были оформлены. Потому с глаз долой – из сердца вон. Не нужна ей Лиза была. Наверное, она и так бы ее отдала…
– Насть… Хочешь, я тебе букетик из листьев соберу? – дернула ее за рукав Лиза. – Смотри, сколько тут красивых листьев нападало!
– Ага, Лизок, собери. Мы потом его к бабушке Кате отнесем, утюгом погладим и в вазу поставим. Красиво будет. Иди, а я еще посижу немного…
Прикрыв глаза, она положила голову на закругленный край скамейки, умудряясь следить из-под ресниц за передвижениями красной Лизиной шапочки с болтающимся клоунским помпоном. Отстраненно подумалось – хорошо, что утром она заставила ее шапку надеть. Холодный сентябрь в этом году выдался. И быстрый. Уже полтора месяца прошло с тех пор, как… Как…
Она совершенно отчетливо, в мельчайших деталях помнила то воскресное августовское утро. Да, это был уже август… А точнее – это было первое августа. Она не спала уже, но старательно притворилась спящей, когда Олег встал, на цыпочках вышел из комнаты, заботливо прикрыл за собой дверь. Слышно было, как он копошится в ванной и на кухне, стараясь не разбудить ее, как аккуратно, без звука, прикрывает за собой входную дверь. Вот деликатно щелкнул английский замок, вот громыхнула подъездная дверь внизу. Все, ушел. Она и не собиралась так быстро вставать, и в мыслях не было. Просто тишина в квартире да и во всем, казалось, мире наступила такая, что слышно было, как зазвенела внутри натянутой струной боль. А потом струна лопнула, и боль потребовала выхода. Хоть какого-нибудь! Видит бог, она старалась, она честно старалась быть благоразумной. То есть забыть. То есть отпустить ситуацию, как говорила мама. То есть сделать свой правильный выбор, молча предложенный Олегом. Или он, или Лиза. Она старалась. Но не смогла. Когда хлопнула за ним железная дверь подъезда, поняла, что больше не сможет. Подскочила, забегала по комнате, натягивая штаны и майку, одновременно пихая в сумку кошелек и паспорт, и с ходу сунулась было в прихожую, но вовремя опомнилась – умыться же надо по-человечески. А умывшись, опомнилась еще раз – решила записку Олегу написать. Как будто позвонить потом нельзя было, все объяснить… Хотя есть ли разница, каким способом ставить человека перед фактом – письмом или телефонным звонком? Разницы-то никакой нет. Выбор есть выбор. Лиза, значит, Лиза. Выходит, она сама свой выбор сделала. Боль заставила.
