Зацепин был рад, что ему не нужно больше обороняться нецензурщиной, хулиганством сквернословия нарушать величественную красоту окружающего мира. Он наслаждался простором и яркими красками двух океанов – водного и воздушного, втягивал в грудь, привыкшую к застойному воздуху кельи, озоновую свежесть. Солнце не жгло, а ласкало. Над спокойной, будто отутюженной, водной равниной вставали широкие радуги. В прозрачной глубине под плотом перекатывались гигантские шары из миллионов узких, как лезвия ножей, серебряных сардин.
«И все это только реконструкция тропической благодати. Как же тогда прекрасен мир в подлиннике! – не уставал восхищаться Зацепин. И грустил, что ему уже никогда не узнать, как выглядит земля, никогда не объехать ее. – А ведь я так хотел путешествовать, посмотреть свет! Но вместо поездок всю жизнь просидел в четырех стенах кельи».
«Но разве задание, которому ты служишь, не темница? – вдруг спросил себя Зацепин. Эта мысль удивила и испугала его. Показалась ему предательской. – Наверное, След подбросил мне ее, пакостник». Но смекнул, что демону не резон смущать его сейчас подметными мыслями. В интересах демона – поднимать в сообщнике боевой дух, а не травить ему душу сомнениями.
«Нет, это моя родная мысль, и навеяна она красотой и привольем этого загробного пейзажа. Смерть дала мне расчет, но я и в небытие принес свои оковы. Когда же я стал рабом, послушником несвободы? Болезнь сделала меня таким или я сам выбрал путь крепостного, надев портупею? Или когда отказался от Веры?»
Донимая себя этими вопросами, Зацепин заглядывал в пропасти более глубокие, чем лежащая под ним океанская бездна. Впервые с момента смерти он получил передышку и попытался осмыслить свой переход в никуда. До этого в мире ином он не знал ни минуты покоя: суетился, ловчил, прорываясь в рай, даже убивал. На редкость хлопотно оказалось за порогом жизни. Поговорка «На том свете отдохнем» вышла не про Зацепина. «Смерть освобождает всех. Наверное, я самый несвободный человек, раз даже покойником не освободился от земного ярма», – развивал мысль Зацепин.
Дворцы облаков меж тем осели, расплылись и растянулись слоистыми полосами из края в край небосвода. Рыбины тигровой раскраски, растопырив веера плавников, выпрыгивали из воды, словно хотели присоединиться к чайкам и альбатросам в синей вышине. Кит, этот морской Квазимодо, выставив на воздух горб, выпустил фонтанную белую струю.
«И ради несвободы я отказался от нормальной человеческой жизни… Но что значит нормальная жизнь? – вступил Зацепин с собой в диалог. – Жизнь без большой цели, без служения – Богу или разведке, церкви, заданию, стране, идее? Чем тогда наполнить ее? Верочкой? Вот этим? – Он посмотрел на мальчика, купающего руку в океане. – Вера сказала: „Это могли быть наши дети“. Разве дети могут оправдать жизнь? А оправдать смерть?»
– Тебя как зовут, юнга? – спросил Зацепин, с новым чувством вглядываясь в ребенка. Прежде монах всегда смотрел на детей отрешенно, как на странную принадлежность чужого житейского уклада, которой нет и не могло быть у него. И вот представил это хрупкое бытие рядом, в своей жизни.
– Никита. – Мальчик с готовностью подошел к Зацепину. Разведчик еще на острове заметил, что внимание к копиям стимулирует заложенное в них цыплячье сознание и куцую память, делая способными к ограниченному общению.
Никита был в шортах и майке, в резиновых шлепанцах. Зацепин искал в его чертах сходство с Верой. Почувствовал укол совести: этого смышленого паренька, паиньку и ботаника, он лишил матери. Зацепин не знал этого, но копия была младше оригинала: для матерей их дети – всегда маленькие. В руках мальчик держал нечто, похожее на блокнот.
– Что это у тебя?
– Лэптоп. Миниатюрный компьютер.
– Играешь или в соцсетях сидишь? – Зацепин произнес это небрежно, показывая подростку, что он на «ты» с современными технологиями.
– Пишу программы, конструирую сайты. Графический дизайн люблю. Я лучший ученик по информатике.
– Впечатляет. Хочешь стать программистом?
Но копия мальчишки в ответ только оскалилась скобой брекетов. Видно, в кукольной памяти закончились заготовки.
– А может, моряком?
Никита продолжал молча сиять железками. Зацепин пошел дальше:
– Ты не помнишь, как тебя и сестру похитили?
«Вдруг копия и настоящий Никита как-то связаны, и удастся что-нибудь узнать о местонахождении пленника. Мне ведь еще освобождать детей».
– Как меня и сестру похитили – не помню. Помню, компьютер у меня похитили в Лондоне, в школьном пансионе.
«Осечка», – подумал Зацепин.
