Завтрак уже закончился, и Луна купила нам у одной заключенной по сэндвичу. В тюрьме каждая узница имела свой бизнес, и каждая вещь имела свою цену, даже туалетная бумага.
Луне никто денег не присылал, но она получала помощь от семьи переселенцев из Гватемалы, которые состояли в евангелистской организации, пытавшейся обращать заключенных в свою веру.
– Кто только не пытается нас обращать, – сказала Луна. – Мормоны, евангелисты, баптисты, методисты, католики. Все скопом. Миссионеры являются сюда по воскресеньям, иной раз и в будни просачиваются. Еще увидишь. У нас в тюрьме многобожие.
Луна предложила выйти и съесть сэндвичи во дворе.
– Там можно выпить кофе и посмотреть футбол, а потом попробовать поговорить с Джорджией, у которой есть мобильник.
Около двадцати женщин гоняли мяч по половине двора. Болельщицы сидели вокруг на скамейках. Подняв глаза, я увидела целую коллекцию лиц. Десятки женщин высовывались из окон. Подняв глаза на противоположную стену, я увидела лица мужчин, тоже пялившихся из окон. Торчание у окон здесь было занятием. Это был образ жизни.
– Эти парни, – сказала Луна, кивая в сторону мужской тюрьмы, – они ищут жен. У тебя есть муж?
– Нет.
– Если ты замужняя, муж может тебя навещать. Вам дают комнату с кроватью и всеми делами.
– Нет, я не замужняя.
– Никто из тамошних зэков не жаждет на мне жениться, – посетовала Луна. – Из-за моей руки. Я вовсе не о мужике мечтаю, я мечтаю о ребенке. Чтобы было кого любить.
– Даже если этого ребенка у тебя отнимут?
В тюрьме женщинам разрешают держать при себе детей только до шести лет.
– Это, худо-бедно, шесть лет любви, – ответила Луна. – А потом можно родить другого. Ты хочешь ребенка?
– Да.
– Вот Джорджия. – Луна указала на одну из футболисток.
Джорджия была высокой стройной голубоглазой блондинкой лет тридцати. На тюремном дворе, в массе темных тел и голов, она сразу бросалась в глаза, как белая шоколадка на столе.
– Она из Англии, – объяснила Луна. – Ее приходит навещать женщина из британского посольства, и семья присылает ей деньги.
– А за что она здесь?
– Джорджия ехала в Мексику на показ мод. Она работала в модном бизнесе. С ней были туфли.
– Туфли?
– Ну да, два чемодана с туфлями. Знаешь, с такими на высокой платформе?
– Знаю.
– В этих платформах был героин.
– Героин?!! Шутишь, что ли? Какой идиот повезет в Мексику героин?
– Все так говорят.
Я подумала об обступавших мой дом холмах и долинах, сплошь засаженных красно-белыми маками. Я подумала о таких городах, как Тридцатый километр или Эдем. Они стояли на старой дороге в Акапулько, а не на новой автостраде, разорвавшей наши жизни напополам. В эти города можно было попасть только по приглашению. Если бы вас ненароком туда занесло, никто не поинтересовался бы, какого вы роду-племени и куда путь держите, вам просто всадили бы пулю в лоб. Майк рассказывал мне про тамошние огромные особняки и невероятные подземные лаборатории, где из маков гонят героин. Он говорил, что у Тридцатого километра несколько лет назад произошло чудо. На мраморной глыбе нарисовалась Дева Мария.
Пассажирские автобусы ездили по старому шоссе только колонной. Люди боялись, как бы их не остановили и не ограбили. Это было шоссе, где на мостах висели обезглавленные трупы. Это было шоссе, где, как клятвенно заверяли водители, ночами бродили привидения. Перед кем-то возникло призрачное лицо клоуна, кто-то различил во тьме смутный силуэт двух маленьких девочек, которые шли по обочине, держась за руки.
Никто на этом шоссе не останавливался, чтобы купить тамариндовых конфет, или живую черепаху, или морскую звезду с пятью лучами, которые извиваются и корчатся в чуждой им воздушной среде.
– В Эдеме живет девчонка из Америки. Возвращенка, – сообщил мне Майк. – А какая еще сюда поедет?
Майк рассказал, что ее забрал назад в Мексику один из самых влиятельных мексиканских наркобаронов и ей всего-то лет четырнадцать.
– Она третья жена босса и обожает нянчиться с мелюзгой. Нелюдимая такая, – говорил Майк. – Любит печенье печь.
Юная американка стала героиней моего внутреннего мира. Я воображала, как она ходит по нашим дорогам, пьет нашу воду и стоит под нашим солнцем.
Майк также поведал мне, что на Рождество наркобарон завез в Эдем горы искусственного снега и завалил им улицы, чтобы порадовать свою американочку. Еще он приказал соорудить гигантское рождественское дерево, на которое ушли десятки сосен из соснового питомника близ Мехико. Дерево поставили посреди центральной площади и обвесили рождественскими украшениями.
– Но главная фишка не в этом, – сказал Майк. – Главная фишка в настоящих северных оленях. Он доставил их с ранчо в Тамаулипасе на своем личном самолете.
– Ты сам это видел? – спросила я.
– Да. Представь себе кусочек Герреро, превращенный в Северный полюс.
Запертая в цементном мешке, вдали от океана, и морских птиц, и мамы, я подумала: «Откуда, черт подери, ему все это известно?»
У меня зачесалась рука съездить Майку по роже. Я слушала его истории, не вслушиваясь. Теперь-то я поняла, откуда у него такие сведения и почему меня арестовали за убийство наркобарона и его дочки и за хранение пакета героина стоимостью в полтора миллиона долларов.
Где ты, Майк?
Я за тебя помолюсь, Майк. Я помолюсь, чтобы ты обо мне помнил. Я та глубокая борозда, что пересекает твою правую ладонь от мизинца до большого пальца, Майк. Линия жизни, в которой скапливается грязь, когда забываешь помыть руки.
Мысленно я разговаривала с Майком, а глазами следила за футболистками. У одной на предплечье было наколото имя Чичарито,[15] у другой на правом бедре – изображение Девы Марии Гваделупской в полный рост.
– Они каждый день состязаются, – произнесла Луна. – Даже в дождь. У них три команды – «Радуга», «Свобода» и «Барселона».
Футболистки носились туда-сюда и перекрикивались. Я узнала среди них Виолетту, которая играла с горящей сигаретой во рту. Женщина металась по площадке, не переставая пыхать. На бегу она крепко сжимала окурок губами. Борясь за мяч, Виолетта закидывала голову назад, как пьющая воду птица. Так она уберегала соперниц от ожога горячим пеплом. Ее длиннющие ногти были уже не желтыми, как накануне, а зелеными. С моего места, всего в нескольких футах от игрового поля, они казались длинными попугайными перьями, торчащими из кончиков пальцев.
– Виолетта капитан, – сказала Луна.
Пока мы наблюдали за игрой, к нам тихо подошла Аврора, закончившая опрыскивать нашу комнату. Канистра по-прежнему болталась у нее за спиной. Она присела рядом с нами.
