Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
По мнению Чэня, если сравнивать социалистическую экономику с птицей, то способность государства осуществлять централизованное планирование можно представить в виде клетки. Метафора птицы в клетке передает суть экономического мышления Чэнь Юня, и большая часть китайского правительства на начальном этапе реформ мыслила в тех же категориях. Клетка, по мысли Чэня, означала сдерживающие факторы в экономике; с этой интерпретацией согласились многие его оппоненты и критики[116]. Вез клетки птица бы упорхнула, а народное хозяйство бы развалилось; именно это случилось в эпоху «большого скачка», когда в результате децентрализации экономика вышла из-под контроля. Но, самое главное, клетка должна постоянно расти вместе с птицей, чтобы последняя чувствовала себя свободно. Идеи Чэнь Юня облегчили проведение первого этапа экономических реформ в Китае, поддержав становление рынка и частного сектора. Но подобное толкование отношений между государством и экономикой было слишком узким для настоящей рыночной экономики.
Внутренняя противоречивость экономической теории Чэня не имела особого значения, поскольку в то время китайское руководство даже не думало о переводе экономики на рыночные рельсы. Целью реформ было укрепление социализма. Но поскольку Чэнь постоянно говорил об использовании рыночных механизмов и частного сектора в качестве дополнения к централизованному планированию и коллективной собственности, его концепция смешанной социалистической экономики помогла китайской экономической науке признать рынок и частный сектор. Вполне закономерно, что Дэн Сяопин не возражал против распространения идей Чэнь Юня. Он не хотел полностью отказываться от социализма, но мечтал реформировать экономику и добиться ее роста – будь то за счет частного или государственного сектора.
В результате предложенный Чэнем принцип «Плановая экономика – главный, а рыночная – вспомогательный элемент» в 1982 году стал официальным лозунгом правительства. Он, по сути, исключал реформу ценообразования, предложенную Оюэ Муцяо, – несмотря на то что ее одобрили Ху Яобан и Чжао Цзыян. Выступая на XII съезде КПК в сентябре 1982 года, Ху Яобан чувствовал себя обязанным подчеркнуть главенство государственного сектора и централизованного планирования в экономике. «В последние годы мы инициировали ряд реформ экономической системы… Мы взяли правильный курс, и результаты очевидны. Однако все чаще наблюдаются случаи ослабления и торможения единого государственного планирования… В дальнейшем, оставляя простор для рыночного регулирования, мы ни в коем случае не должны пренебрегать единым руководством посредством централизованного планирования», – сказал Ху[117]. Масштабная реформа ценообразования была отложена на неопределенное время.
Китайское руководство с легкостью отказалось от реформы ценообразования, однако справиться с еще одним выпущенным из бутылки джинном – с быстро развивающимся частным сектором – оказалось гораздо труднее. В начале 1980-х годов китайское правительство столкнулось с двумя проблемами: как помочь частному сектору, не дав ему вытеснить сектор государственный, и как поддержать рынок, не подорвав централизованного планирования. Считая, что рынок и частный сектор угрожают экономическим основам социализма, Пекин принял решительные меры. 11 января 1982 года ЦК КПК обнародовал уведомление с призывом нанести удар по экономической преступности и сохранить социалистический порядок в экономике. 8 марта Постоянный комитет ВОНП принял резолюцию о «Решительной борьбе с серьезными экономическими преступлениями». В связи с этим в Уголовный кодекс КНР были внесены соответствующие изменения. Сразу после этого в Китае началась кампания против экономических преступлений, целью которой было сдержать рост частного сектора – в первую очередь в прибрежных районах, где стремительно возрождалось индивидуальное предпринимательство. В резолюции говорилось: «Начиная с этого момента следует усилить борьбу с разлагающим влиянием буржуазной мысли. В процессе реформ необходимо уделять особое внимание сохранению чистоты коммунизма» (цит. по: Zhao Ziyang 2009: 103; см. также: Wu Li 1999: 852).
3
На протяжении 1980-х годов правительство КНР стояло перед идеологической дилеммой. Китайские лидеры продолжали верить в превосходство социалистического строя, но в то же время были вынуждены признать, что их страна сильно отстала от Запада. В связи с этим китайские политики оказались в весьма уязвимом положении. Чувство незащищенности в сочетании с преданностью социалистическим идеям привело к тому, что у китайских лидеров развился параноидальный страх перед «мирной эволюцией»: им чудилось, что враждебные силы за рубежом все время пытаются подорвать и в конце концов свергнуть коммунистический режим, посеяв «семена чуждой идеологии» и подлив «культурной отравы». Правительство всерьез озаботилось тем, как научить китайцев противостоять буржуазным искушениям. В 1983 году оно развернуло полномасштабную кампанию против «духовного загрязнения» (Tang Jisheng 2004: 275–285; Zhao Ziyang 2009: 162–168). Нескольких видных коммунистов, осмелившихся открыто выступить в защиту индивидуальных свобод, исключили из рядов КПК. Хотя Дэн Сяопин еще в 1979-м объявил политическую реформу предпосылкой успешных экономических преобразований, в 1983 году о ней все еще не было и речи. Даже дискуссии на тему рыночной экономики и либерализма подвергались жесточайшей критике.
Несмотря на неблагоприятную политическую обстановку и явную дискриминацию со стороны властей, едва народившийся частный сектор в 1980-х годах сумел выжить и даже вырасти. Но как удалось негосударственному сектору пережить идеологическую враждебность правительства?
Чтобы ответить на этот вопрос, следует признать, что зарождавшийся частный сектор китайской экономики был лучше развит, чем принято думать. Например, в сельском хозяйстве успеху реформы способствовало введение системы производственной ответственности крестьянских дворов. Но это был далеко не единственный фактор: вспомним хотя бы 22-процентное повышение закупочных цен на зерно в 1979 году и повсеместное использование удобрений. Две деревни, ставшие первопроходцами на пути реформ (о них мы писали в предыдущей главе), показали, на что способно одно только стимулирование. В результате в сознании большинства исследователей закрепилось представление, что своим успехом агропромышленная реформа в Китае обязана исключительно усовершенствованной в результате де-коллективизации системе стимулирования крестьян. Однако такое представление не отражает всей сложности реформы. Когда в Китае впервые ввели систему производственной ответственности крестьянских домохозяйств, она представляла собой не более чем контракт между государством и крестьянами, благодаря которому крестьянские дворы превратились в мотивированных претендентов на доход после выполнения нормы выработки. Изначально государство продолжало диктовать крестьянам, какие сельскохозяйственные культуры им выращивать. Но правительство быстро утратило способность следить за исполнением своих указов. Возможности крестьян управлять своей деятельностью постепенно расширялись. Наиболее важным и долгосрочным результатом деколлективизации стало возвращение экономической свободы. Крестьяне вскоре сами смогли решать, что им сажать, сколько времени тратить на возделывание земли и чем заниматься помимо земледелия. Массовое перераспределение времени и трудовых ресурсов в пользу иных, нежели фермерство, занятий повысило эффективность последнего, а также способствовало возрождению садоводства, рыбоводства, торговли, ремесленничества и промышленности на селе. В результате крестьяне в значительной мере диверсифицировали источники дохода и занятости и экономика на селе стала расти темпами, значительно превышавшими темпы роста сельскохозяйственного производства и традиционных кустарных промыслов.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
