Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Я снова ушел в уличные скитания, в бесконечную нравственную пытку… Еще несколько дней – безжалостно долгих и изнурительных, – хоронясь от всех, закрыв лицо, как уэллсовский Гриффин, странствовал я по Лондону. Полуголодный, невыспавшийся, продрогший, в несвежем белье – я и впрямь, наверное, слегка помешался, а может быть, и не слегка. Руки дрожали, глаза слезились и плохо различали предметы. Голова как-то припадочно тряслась и все время съезжала набок. Сердце… О нем я не хочу говорить. Не хочу говорить, Гарри, хотя профессор Вильсон, посетивший меня здесь, прежде всего спрашивал, как работало оно. В голове шумело, а мысли сузились до одной-единственной точки: я – Анна, Анна – я, мы – вдвоем. Больше ничего, только мы вдвоем. А сверху – освещающая нас гирлянда электрических огней, надпись на ее надгробии: “Спи спокойно, дорогая жена. Все твои заботы остались со мной”. Анна, Анна, шептал я, приди же ко мне, наконец, приди, окончи свою глупую игру. Скажи, что все это шутка, сон, видение, позвони, дай телеграмму – я примчусь на край света, куда хочешь, в Дублин, лишь бы увидеть тебя живой. Господи, будь ты и негритянкой, я поехал бы в саванну, в джунгли, жил в глинобитной хижине, если бы ты не захотела ехать со мной. Ну, приди сюда, Анна, вызволи меня из этого кошмара… Ночь молчала, и молчала река. Она негромко поплескивала за парапетом, и легкие осенние барашки разбивались у моих ног. И неожиданно образ Анны потух, а на мгновение вспыхнуло резко-красивое, насмешливое лицо Стеллы. Ее губы, словно ругательство, выплевывали в меня короткую фразу: ”Навеки вместе. Навеки вместе”. Я закрыл глаза, а когда открыл их, уже не видел перед собой никого – одно ленивое поплескивание волны. И здесь ко мне пришло мое решение. То самое, которое укоротило развязку. Которое свело нас с вами. Я повернулся и быстро зашагал домой. Тоже в последний раз. Я твердо решил соединиться с Анной. Как? Нетрудно догадаться. Но вначале мечтал посмотреть на ее лицо, сказать ей, что я рядом. Представлял, как шевельнутся ее черты, уже тронутые первым тлением, как оживятся руки, подавшись ко мне. И как моя кровь растопит ледяную ее постель, и нам вместе станет тепло и уютно.
От отца в доме оставались кое-какие инструменты. Их было вполне достаточно, чтобы осуществить мой план. Я пробрался наверх – открыл квартиру. Господи Боже мой! Словно тут пронеслась степная орда: все перетряхнуто, переворошено, обои содраны, из стола исчезли все бумаги, все оставшиеся фотографии, испарилась половина библиотеки… После суда они мне обещали кое-что вернуть. Ящик с отцовскими инструментами, к счастью, не тронули. Я достал оттуда молоток, долото, скребок, гвозди…» – «Но, Дик, – оборвал я, наконец, его повесть, – зачем вам понадобились гвозди? В полиции руками разводили. Вы бы все равно не смогли ими воспользоваться». Он ничего не ответил, помолчал и продолжил: «Сложил все это в мешок, бросил туда короткую лопату, а потом на кухне выбрал самый большой нож с деревянной ручкой, попробовал его пальцем и на всякий случай поточил. С таким-то реквизитом и отправился на кладбище. На обратном пути, уже на лестничной площадке, я заметил валявшийся под ногами клочок бумаги. Он, видимо, выпал из дверной обшивки. То была записка Люси с просьбой устроить ее сына». – «Где эта бумажка?» – «Я выбросил ее в урну… На такси доехал до кладбища. Сторожа спали, и я проскользнул вглубь по аллее. Я говорил вам однажды, что мне было совсем не страшно. Это бравада. Было страшно, поначалу – очень. Все-таки разница, когда ты совсем один или когда вокруг тебя одни мертвецы. Но вскоре свыкся. Все внимание было направлено на то, чтобы в темноте отыскать могилу. Днем я делал это молниеносно, но сейчас… Проблуждав минут двадцать по тропинке, я, наконец, увидел ее – узнал по склоненным над памятником деревцам. Подошел ближе, развязал тесемочки на калитке. Присел и грустно подумал, что в первый раз пришел к Анне без цветов. Конечно, исключительность случая извиняла, но я чувствовал некоторые угрызения совести… Распаковав мешок, решил взяться за долото: ведь мне предстояло снять верхнюю часть памятника – деревянный прямоугольник со срезанными углами. Не скажу, чтобы он дался легко: мастер постарался на славу, и на разрушение у меня ушло времени немногим меньше, чем у него на созидание. Когда доска упала на землю, по мне текли потоки липкого пота. Я то и дело вытирал их платком, который вымок – хоть отжимай. Но все же первая часть была выполнена. Это ободрило, и я принялся за вторую, наиболее трудоемкую – основание надгробия. Часы показывали без пяти три, и близость рассвета подгоняла вовсю. В жизни я так не работал, как в ту сумасшедшую ночь…
С основанием вышла заминка. Долото его не брало, у лопаты почему-то сломалась ручка, и никак не удавалось насадить совок на оставшийся обломок. Я понял, что без лома не обойтись. За ним надо было идти в контору – здесь же, через дорогу. Днем кладовая с инструментом всегда держалась открытой, но ночью… Ночью на двери, освещенной подвесной лампой, виднелся здоровенный замок. Действуя поочередно долото и молотком, я начал сбивать его. Вокруг стоял страшный металлический треск, будто некий робот-дятел долбил клювом по куску железа. К счастью, из конторы никто не показывался, да и в окнах не горел свет. Неимоверным усилием я сбил замок и вошел в кладовую. Среди образцового порядка у правой стены грудилась кучка ломов. Я выбрал отменный литой стержень, одного-двух ударов которого хватило бы для самого крепкого основания. С ним я и стал выбираться на улицу. Но в ту минуту, когда я, предусмотрительно обогнув сарай с противоположной стороны, уже стоял на дороге, у входа в контору раздался шум. Дверь скрипнула, и на пороге появился сторож с винтовкой в руках. Тотчас же где-то в глубине резко залаяла собака. Дом сразу оживился, в комнатах зажглись огни, послышались обрывистые слова. ”Кто тут? – громко спросил сторож, обшаривая глазами кусты и дорогу. – Кто тут?” Я не знал, на что решиться: то ли стоять на месте, то ли бежать, то ли попробовать незаметно уйти. Первое и последнее, ввиду близости собаки, было нереальным. Оставалось второе. Но едва я пошевелился, как глаза сторожа впились в темноту, и он различил то, что искал. «Стойте, – закричал он, – ни с места! Стрелять буду!» Эта угроза, напротив, подхлестнула меня, и я, не сознавая, что делаю, побежал. «Стойте! – задыхаясь на бегу, кричал мой преследователь. – Это казенный инвентарь. Его нельзя трогать. А-а, не уйдешь, со мной помощники!»
Мне надо было податься к выходу, а я, безумный, свернул прямо к могиле. Сторож не отставал ни на шаг. Мы почти одновременно вломились в калитку. Он попытался вырвать лом – я отскочил; он опять набросился на меня, завязалась борьба. Он был гораздо старше и, конечно, слабее, но я еле стоял на ногах от перенапряжения и был совершенно выбит из колеи. Поэтому схватка затянулась, и ни один не мог взять верх. Несколько минут мы, словно на турнире по перетягиванию каната, по очереди дергали лом к себе. Это занятие настолько увлекло нас, что мы, пожалуй, едва могли сказать, зачем вообще здесь очутились. Наконец, не желая больше продолжать борьбу, я поднял лом над головой и отшвырнул его в сторону. Он звякнул где-то на соседней могиле, и будто в ответ ему по кладбищу понеслись переливы свистков других охранников… К тому времени уже совсем рассвело, и в минуту передышки сторож увидел жуткую картину разрушений: отколотая верхняя часть с портретом, куски дерева, вытоптанная клумба, разбросанные инструменты. Второпях он не разобрал, что памятник временный, дешевый. ”Ах, вот оно что, – взревел он не своим голосом, – вот тебе кирка-то зачем! Сукин ты сын! Наживаешься на чужом горе! Грабишь могилы! Как таких земля носит?” Он сорвал с плеча винчестер, намереваясь, видимо, дать залп в воздух. Я опередил его, ударил по стволу – старик, не удержавшись на ногах, стукнулся о скамейку и потерял сознание. Но и я был на последней стадии нервного истощения. Только заметил, как вокруг внезапно потемнело, и ощутил во рту теплый вкус крови. Последнее, что успел уловить, это силуэты двух мужчин и рвущейся с поводка овчарки…
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
