— Роберт Мейнард. Лейтенант военного флота.
— Этого не может быть!
Генри Бэкли, вначале изумленно взглянувший на леди Дредд, вдруг понял причину ее потрясения.
— Рони! — Впервые он решился не с глазу на глаз, но при людях назвать девушку ее уменьшительным именем, которым, кроме отца, возможно, называл ее когда-то он один. — Рони, ты что же, не знала? Ты не знала, что Роберт тогда остался жив?
— Нет! — прошептала она, проводя рукой по лицу, будто прогоняя наваждение. — Мне сказали, что его застрелили на «Магдалене» одним из первых и что его тела пришедшие в бухту матросы так и не нашли. Они многих не нашли, потому что искали, собственно, только тело моего отца…
Штурман хлопнул себя ладонью по лбу:
— Вот старый олух! Мог ведь сообразить… Ну, конечно. Ты исчезла через три недели после гибели адмирала, а спустя еще месяц в Чарлстон вернулся сэр Роберт. Оказывается, он сумел тогда выбраться раненым на берег. Потерял сознание, потом очнулся и дополз до устья лагуны. Утром его подобрали рыбаки-индейцы. У них он и отлеживался несколько недель и тоже ничего не знал. О гибели адмирала ему рассказали уже, когда он на индейской пироге добрался до какого-то английского поселения на побережье. Приехав в Чарлстон, лейтенант сразу же справился о тебе, Рони. Хотел тебя разыскать, но и следов найти не удалось. Странно, почему это я позабыл рассказать сразу? Как-то и не сообразил, что ты считаешь сэра Роберта мертвым.
— Потому что я тогда не говорила о нем, — опустив голову, произнесла Вероника. — Я не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме отца. Так Роберт жив? Боже мой!
Она закрыла лицо руками и некоторое время сидела неподвижно. Никто не решился ее окликнуть.
В конце концов леди Дредд подняла голову и обвела взглядом окруживших ее людей.
— То, что я сейчас услышала, — проговорила она, — ничего не меняет. Слава богу, я рада этой вести! И рада, что именно Мейнарду поручено разыскать Тича — у него после меня больше всех оснований желать смерти негодяя. Только вот, сумеет ли Роберт изловить Тича? Или, не дай бог, спугнет, и тот уведет свою «Рыбу» из этих вод? Думаю, нам тоже придется действовать, и действовать быстро.
— А я думаю, тебе следовало бы встретиться с Мейнардом! — посоветовал Бэкли.
В ответ Вероника расхохоталась, так искренне и так весело, что монах и пираты недоуменно переглянулись. Она и в прежней своей жизни редко так смеялась, а уж слышать такой заразительный хохот от капитана Черный Алмаз никому ни разу не приходилось. Леди Дредд даже залилась краской, честно пытаясь унять свой смех, но у нее не сразу это получилось.
— Вот так встреча получится! — выдохнула она, наконец. — К вернувшемуся с того света жениху является вернувшаяся вообще неизвестно откуда невеста, объявляет, что она — знаменитый капитан флибустьеров по прозвищу Черный Алмаз, и предлагает сообща изловить другого знаменитого капитана флибустьеров. «А потом, дорогой, можешь сдать меня властям! Мечтаю болтаться на виселице по соседству с Робертом Тичем!» Так это будет выглядеть или чуть-чуть по-другому? А, дядя Генри?
Рей и О'Коннел, видимо, представили себе этакую перспективу и тоже, хотя и с изрядным опозданием, засмеялись. Бэкли, однако, лишь грустно усмехнулся:
— Я понимаю тебя, Рони. Действительно, странная получилась бы встреча. Но неужто ты думаешь, что человек, который так тебя любил, смог бы донести?..
— Я давно уже не думаю о людях плохо, милый дядя Генри! — воскликнула Вероника. — Просто предпочитаю считать себя еще хуже. Это правда! А о встрече с Робертом Мейнардом я подумаю. Но до этого у нас еще много-много дел.
Видя, что леди Дредд торопится отдать нужные приказания своим людям и больше не расположена к долгим беседам, падре Патрик простился и направился к выходу. У террасы губернаторского дома в отличие от дома адмирала Дредда в Чарлстоне не было внешней лестницы, поэтому монаху пришлось пройти через второй этаж, спуститься на первый и уже оттуда выйти на пыльную улочку, где каменные ограды были сплошь увиты такими же пыльными гирляндами дикого винограда. На них висели уже провяленные солнцем кисти.
Начинался октябрь, но жара, царившая в тот год все лето, с наступлением осени не ослабела. Дожди прошли, не принеся желанной прохлады, и вновь сделалось сухо. На море начались осенние шторма, однако в устье реки Блэк-Ривер царил штиль, ветер поднимался здесь лишь по утрам да порой вечером, взметая вихри пыли и разгоняя кур, миролюбиво искавших корм прямо посреди улиц, — днем здесь проезжали телеги, груженные маисом, на земле оставалось немало зерен, и куры считали их по праву своими.
Вероника догнала монаха уже за воротами высокой каменной ограды.
— Я как следует не простилась с вами, падре!
— Ну что ты, дитя мое! — Улыбка вновь показалась на обветренном лице бенедиктинца, только на этот раз она показалась девушке тревожной. — Ты же пожелала мне доброго пути.
— Этого мало! — Леди Дредд неожиданно для себя взяла жесткую руку падре Патрика и сжала в своей руке. — Я ведь ни разу по-настоящему не благодарила вас за все, что вы сделали для всех нас… для всех таких, как я!
— А что такого особого я сделал? — искренне удивился добросердечный монах. — Доносы не пишу? Ну, так и губернатор, и все здешние власти очень мирно уживаются с пиратами. Только я не беру денег. Беру, но не для себя, а для обители и лишь у тех, кого не считаю законченными негодяями.
— В таком случае я, как еще не законченная негодяйка, тем более должна вас благодарить. Вы единственный служитель Церкви, кто молится о нас, причем не за мзду, а думая о наших грешных душах!
— Но ведь это — долг, возложенный на меня Господом! — пожал плечами падре. — Как могу я не исполнять Его повеления?
— О, только не говорите, что все исполняют этот долг так же, как это делаете вы!
Монах ласково сжал руку девушки и заглянул ей в глаза:
— Почти все, милая леди! Почти все, кто бы и что бы вам ни говорил. Да, и мы, служители Божии, всего-навсего люди. Мы тоже подвержены страстям, искушаемы, а значит, тоже грешны. И все же близость к ежедневно происходящему в алтарях чуду святой мессы не может не менять даже самую опустошенную душу. В большинстве своем священники, монахи действительно верующие люди, хоть враги Божии и пытаются из века в век внушить пастве, что это не так, и всячески опорочить служителей Церкви. Увы, многие из нас грешны фарисейством, и это мешает таким пастырям искренно молиться за самых заблудших чад Святой церкви. Я не таков, возможно, оттого, что был военным, оттого, что сам убивал людей. Я знаю, что такое каяться в убийстве, пускай даже и вынужденном. Поэтому мне легче молиться за разбойников. Я сам почти разбойник.
Вероника покачала головой:
— Это очень большая разница, святой отец: убивать на войне и убивать во имя грабежа.
— А на войне мало грабят? — Улыбка падре Патрика вновь обезоружила и успокоила девушку. — Присяга освобождает воинов от необходимости каяться в том, что они стреляли во врагов. Но освобождает ли от ответственности за убийство? И кто больше заслуживает оправдания: пираты, которые получали патенты английского правительства, разрешавшие нападать на испанские корабли, или тот, кто вступил на этот преступный путь ради воздаяния, ради отмщения за совершенное некогда страшное зло?
