Во мне все словно запело, и эта музыка, достигая ушей, звучала внутри все громче. Я едва слышала, что играли цыгане. А когда я положила руки на широкие плечи Габора и ощутила силу его рук, этот звон заметно усилился, но отозвался… где-то в животе.
И мы начали танец. Два шажка направо, два шажка налево, а внутри у меня все вибрировало, как будто от головы до кончиков пальцев ног были натянуты толстые звенящие струны, а я сама была музыкальным инструментом — странное ощущение. А когда Габор прижал меня покрепче, то звенело уже не только в желудке, в мозгу, в груди, я вдруг почувствовала, как отделяюсь от пола и начинаю парить над паркетом.
Великий Боже! Что это было? Начинающаяся чахотка?
— Вы танцуете легко, как перышко, — сказал Габор, глядя на меня с восхищением. — Как настоящая венгерка, будто всегда это умели. Je vous aime, та cherie. Je vous aime[9].
И тут пелена спала с моих глаз. Это была не чахотка, это была любовь.
Такое чувство испытываешь, когда любишь!
Какая же это сила! Сродни сценической лихорадке на «Юной спасительнице» — вот хорошее сравнение.
Едва сознавая себя, я позволяла Габору вести меня в танце, мы парили вокруг круглого стола, а потом приблизились к нише, оказавшись рядом с генералом.
— «Huzd га czigany», — крикнул Габор цыганам.
— «Huzd га czigany», — басовито подхватил генерал.
Следующая песня была еще быстрее. Чудесно! Музыка звучала у меня в ушах, я отвечала Габору, будто мы танцевали вместе сто лет. Мы составляли единое целое, как сказал до того генерал, мир вокруг нас растворился, это было так прекрасно, так прекрасно!.. Хотелось кричать от счастья.
И вдруг передо мной вновь оказался генерал. Он глядел на меня своими татарскими глазами:
— Габор, ты танцуешь с принцессой! — И прежде чем я поняла, что произошло, он притянул меня к себе.
И тут же музыка внутри меня умолкла, я уже не парила. Я застыла на паркете, но ненадолго Зольтан фон Бороши прижал меня к своей груди и завертел в вихре танца, быстрее, еще быстрее, пока у меня не закружилась голова и я не потеряла опору под ногами.
Он рассмеялся, поднял меня и положил руки на талию.
— Вот это о-си-ная та-ли-я! Можно влюбиться… Вы только посмотрите! — Он поднимал меня все выше и выше над головой, раскачиваясь в танце и громко отбивая ритм сапогами.
Это все еще чардаш? Наверняка нет, но мне было не до размышлений. Цыгане сомкнули круг, подзадоривая громкими криками и играя так, будто хотели, чтобы вскипела преисподняя. Звуки цимбал вибрировали в ушах, бесчисленные свечи накаляли воздух, и все вокруг меня колыхалось.
Генерал снова поставил меня на пол и положил мои руки себе на плечи. Я вцепилась в него, чтобы не упасть. Он опять засмеялся, крепко ухватил меня за талию и завертелся, как волчок.
Затем пронзительно свистнул и подбросил меня в воздух. От испуга я вскрикнула, но он уже поймал меня.
— Минка! Минка! Красавица Минка! — напевал он басом.
— Прекратить! — раздался голос Эрмины. — Немедленно прекратить! Вы ее уморите! — Моя маленькая гувернантка протиснулась между цыганами и застыла прямо перед нами. Ее круглый подбородок дрожал от возмущения. Габор и Валери тоже перестали танцевать. Еле живая, я повисла на руках генерала, цыгане продолжали играть.
— Меня будут здесь слушать? — закричала Эрмина, побагровев от гнева. — Если она должна учиться верховой езде, то оставьте ее в покое! Либо вы слушаетесь меня, либо завтра же мы уезжаем из Эннса!
Это возымело действие. Генерал с улыбкой поклонился ей и отпустил меня. Эрмина обняла меня и повела обратно к столу. Я без сил опустилась на стул, разгоряченная, с трудом переводя дыхание.
Проклятый корсет. Мне понадобились все мои силы, чтобы не пыхтеть, как кузнечные мехи. Пыхтеть даме не подобает. Лихорадочно раскрыв веер, я дышала ртом, поверхностно и часто, как учила тетушка Юлиана. Воздух! Воздух! Воздух! Я задыхалась. Только бы Габор не заметил. Иначе он может меня разлюбить. Он и так весьма озабоченно смотрел на меня. Но судьба пришла мне на помощь.
Дверь красного салона распахнулась — и появилась Лизи с украшенным цветами сервировочным столиком, на котором красовались три дивных торта на серебряных подносах.
И тут же все взгляды обратились к ней. На Лизи было новое платье, бирюзовое, как ее глаза, с мелкими белыми крапинками, оно было подобрано с боков и такое узкое в талии. Она, должно быть, зашнуровалась до полусмерти, потому что была очень даже в теле.
Платье открывало и шею. А что это так весело переливается на этой мягкой белоснежной шейке? Дивный бриллиантовый крестик. От испуга у меня веер выпал из рук. У Лизи благородный поклонник. И она нам это теперь демонстрирует. Ни фартучка, ни полагающейся белой наколки на прическе не было. Великолепные золотистые волосы высоко подняты и искусно подколоты, сияющей короной обрамляя лицо. Она была так прелестна, что я разинула рот. Без форменного платья она походила на изящную даму. Но ей не полагалось появляться перед нами в таком виде. Она что, сошла с ума? Это давало повод для увольнения.
— Ты чудесно выглядишь, — сказала принцесса Валери своим глубоким голосом. Лизи сделала книксен, улыбка на ее красных губах выражала уверенность в себе.
— А вот и она! Наша фея — пирожница, — пробасил генерал. — Немедленно иди ко мне, прелестное создание. Ну, что ты там принесла для моих дорогих гостей? Чем ты их порадуешь?
— С вашего позволения: торты «эстергази», «захер» и «добош», — Лизи устремила на него сияющий взгляд и сделала глубокий книксен, — а также полоски с кремом, шалуны и фунтики со взбитыми сливками. Все самое свежее и восхитительно вкусное. Сегодня мне все удалось на славу.
— Это видно. — Превосходительство взял ее за подбородок. — Красивые люди пекут красивые вещи. Знаешь что, Лизи…
Больше я ничего не слышала, потому что я сделала страшное открытие: моя подвязка с левого чулка! Я ее потеряла. После того как генерал начал подбрасывать меня, она уже плохо держалась, когда я тайком попыталась нащупать ее под столом — подвязки на ноге не оказалось!
Великий Боже! Может, она валяется на самом виду на паркете? Я незаметно поднялась со стула. Ложная тревога! Ничего не видно. Значит, она все еще где-то на моем теле. Но где?
Я осторожно поводила правым башмаком под множеством юбок по левой ступне. Вот она. Повисла на щиколотке как кольцо. Когда же это случилось? Я не могла покинуть помещение в таком виде. При той длине платьев, как носят в Эннсе, подвязку сразу увидят. Аттила! Граф Шандор. А Габор сочтет меня смешной. Этого нельзя допустить.
Недолго думая, я ее сбросила. Так. Теперь она лежит под столом. Да… но как ее вернуть? Нагнуться я не могла, об этом я как-то не подумала. Это была особенная подвязка, не кожаная с пряжкой, нет — из драгоценной бразильской резинки, украшенной розовыми шелковыми листиками. И я вышила на ней мелким белым бисером свое имя.
