Слабый звук привлек ее внимание. Она повернулась — и обмерла. В дверях гостиной стоял Анри.
Он не собирался заставать Грейс врасплох, но, увидев ее склонившейся над листками бумаги — он сразу их узнал, — мгновенно позабыл, что хотел ей сказать. А выражение ее лица, когда она резко повернулась, заставило его онеметь. Он думал, что она обрадуется, но первые же ее слова подействовали на него, словно холодный душ.
— Как вы сюда попали?
Анри стало неловко.
— Я вошел до того, как Джемайма заперла двери. Ma chere, я не хотел вас пугать.
— И где же вы были?
— В своей комнате.
— И что, Джемайма ничего не знала?
— Вы что, думаете, мы с ней в заговоре? — с легким смешком ответил он.
Грейс отвела взгляд, и Анри заметил, что она сжимает в руках запечатанные бумаги. Она переменилась, она относится к нему совсем по-другому. Что произошло?
— Грейс?
Она слегка вздрогнула и, словно поглощенная какими-то своими мыслями, засунула бумаги в тайник и задвинула ящик. Может, ее обеспокоило что-то, что она вычитала в бумагах? Но печати, как он успел заметить, не сорваны, а другие она уже читала, так что ничего нового вычитать не могла.
— Грейс, я не знаю, что произошло, но я просто умираю от голода!
Она встала, глядя на него уже не так холодно, как вначале.
— Я об этом не подумала. Пойдемте на кухню, поищем чего-нибудь.
Он посторонился, давая ей пройти, и отметил про себя, что она старается держаться от него настолько далеко, насколько это возможно в тесной гостиной. Стараясь не обращать внимания на тупую боль в плече, Анри вошел следом за Грейс в кухню, и, пока он доставал тарелку и прибор, она выставила на стол хлеб, сыр, холодный ростбиф и остатки вареной курицы.
— Хотите кофе? Еще есть бутылка вина, Рубен принес для вас.
— Вина, — сказал Анри, только теперь почувствовав, как он продрог.
Грейс пододвинула канделябр к тарелкам с едой и сделала приглашающий жест рукой.
— А вы посидите со мной?
Она села напротив, в тени. Анри, несколько неловко действуя левой рукой, стал разрезать ростбиф, и Грейс внезапно почувствовала, что ужасно голодна. Еще бы, ведь за весь день у нее не было почти ни крошки во рту.
— Отрежьте для меня тоже, — бросила она и встала, чтобы достать тарелку.
Анри жадно принялся за еду, прикладываясь время от времени к стакану с вином. Они ели молча. От еды настроение Грейс улучшилось, и она даже чуть не улыбнулась, когда Анри протянул ей стакан вина.
Наконец он с довольным вздохом отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула, потирая левое плечо. Его глаза блестели.
— Это как раз то, что было нужно.
— Мне тоже, — со слабой улыбкой сказала Грейс. — Я сегодня почти ничего не ела.
— Из-за меня?
— Из-за того, что мне сказал сэр Джеймс, — резко ответила Грейс. — Он сказал, что вы революционер. Это правда?
Она ожидала его ответа с замиранием сердца. Но он молчал. Он не смотрел на нее. Значит, правда? Или он подыскивает слова?
— Грейс, — заговорил он наконец, поднимая голову, — я не могу ответить однозначно: да или нет. Все не так просто.
— Это все равно, как если бы вы сказали: да, я революционер! — с отчаянием воскликнула она.
— Да, я работал на революционное правительство.
— Помощником Робеспьера?
Анри кивнул.
— Поэтому-то Жан-Марк с подручными и преследуют вас?
Анри молчал. Грейс обмякла, словно придавленная страшной тяжестью. Ей так хотелось, чтобы это оказалось неправдой. Она хотела верить ему.
— Господи, я просто не могу поверить, что вы могли так поступать. Страшно подумать, но имей я несчастье родиться во Франции, я могла бы стать одной из ваших жертв.
Анри и сам прекрасно понимал меру своей вины, но то, что она сказала, было просто нестерпимо.
— Вы думаете, пострадали только дворяне? Ма chere, да вы просто не представляете себе, каково сейчас во Франции. Каждый живет с оглядкой и никому не доверяет. Ни соседу, ни брату, ни своему слуге. Любой может донести на него. Достаточно одного-единственного доноса, чтобы человек — неважно, мужчина, женщина или ребенок, высокорожденный или простолюдин — оказался перед судом как враг республики.
— Как вы? — тихо спросила Грейс. — Я перечитала ваши бумаги и кое-что поняла. Вы готовились защищаться, да? Да только не знали, что Жан-Марк и другие переметнулись к вашим врагам. И еще я думаю, там есть список людей, которые помогли вам выбраться из Франции. Я права?
Анри не удержался от улыбки. Вы очень сообразительны, Грейс.
Если б только можно было сказать ей все! Но Анри боялся, что Жан-Марк, проведав о том, что ей все известно, постарается уничтожить и ее тоже. Совесть ему неведома, если он готов убить того, кто был его ближайшим другом, и, уж конечно, он не оставит в живых свидетеля, который может отправить его на гильотину.
Грейс даже нет нужды связываться с революционным правительством, достаточно сообщить английским властям, и они сами это сделают. И тогда у Жан-Марка не останется ни единого шанса.
А пока она верит в самое плохое об Анри, а он не может ничего сделать. Еще не время. К тому же он сам находил какое-то странное удовлетворение в том, что его осуждают, потому что и сам давно знал, что заслуживает этого. Человек не может занимать такую должность, какую занимал он, и остаться непричастным к деяниям, которые оскорбляли его совесть и снились ему в ночных кошмарах. Единственное, что давало ему силы мириться с самим собой, было сознание, что он живет и действует во имя высшей, благой цели. Как же он может ожидать от такой женщины, как Грейс Даверкорт, чтобы она приняла его со всем его порочным прошлым?
— Лучше я уйду, Грейс, — сказал он. — Давайте мне мои бумаги, и я попытаю счастья где-нибудь еще. Ночью они не станут меня искать. К утру я доберусь до Илфорда и сразу сяду на дилижанс до Лондона.
Он был на полпути к двери, когда Грейс, вскочив, неловко побежала за ним.
— Подождите, Анри!
Он остановился, не оборачиваясь, в дверях.
— Дайте мне уйти, ради всего святого!
Грейс приблизилась и, взяв его за плечи, развернула лицом к себе, не заметив даже, как он поморщился от боли. Она не видела и не чувствовала ничего, кроме страха потерять его.
— Я не отпущу вас, Анри! Мне все равно, понимаете? Мне безразлично, кто вы и что вы делали! Я не вынесу, если вы уйдете вот так. Вы в опасности. Вы ранены. Вы меня ненавидите. Так не должно быть! Это несправедливо.
Анри застыл в нерешительности. Если он не уйдет сейчас, то не уйдет вообще.
