Сергеич отпер замок, пропустил Турецкого в коридор, закрыл замок. По дороге к камере все обдумал и отрицательно помотал головой:
— Даже не проси. Представляешь, что будет, если такую бумагу у тебя во время шмона найдут?!
— Не найдут, Сергеич! — убежденно сказал Турецкий.
Но Сергеич уже откровенно испугался и даже сунул руку в карман, чтобы вернуть деньги. Да только, коснувшись банкнот, которые уже прижились в кармане, пригрелись, передумал.
— Сергеич! При тебе буду читать и тут же сжигать. Ни одна живая душа не узнает.
Турецкий не верил, что Сергеич способен качественно запомнить и пересказать целую городскую сводку. Или кто знает, вдруг вообще струсит и выдумает что-то, чего не было.
Но деньги все-таки не вернул. Вот и хорошо.
Турецкий
Турецкий лежал на нарах и сосредоточенно думал.
В двери открылась «кормушка», и рука надзирателя поставила кружку с оранжевой жидкостью.
— Морковный сок.
Турецкий удивленно поднял брови — вот так рацион. У кого это, интересно? Ах, ну конечно.
Кулек подошел к «кормушке», забрал сок и отнес его Кардану.
Турецкий снова и снова пытался анализировать свои последние дела в Генпрокуратуре… Да, перегибал палку — бывал не прав, прежде всего с моральной точки зрения. Но все равно, ведь не за это же его посадили! А за что? Или, может быть, скорее, почему? Для чего? Из-за кого?
Свидание началось в два часа дня. И большой радости не принесло. Турецкий и Ирина сидели по разные стороны решетки. За спиной Турецкого в нескольких шагах молодой веснушчатый контролер ловил каждое слово, контролировал каждый жест. Ирина была преувеличенно оживлена, ей, конечно, хотелось хоть как-то подбодрить его.
— Извини, что опоздал в кофейню, — сказал Турецкий.
— Что ни делается, все к лучшему. По крайней мере, твои вещи у меня были наготове. Вот и пригодились… — Она слабо улыбнулась. — Извини, ничего не принесла тебе поесть, просто не успела сообразить, что надо. Тебе что надо?
— Ничего, меня нормально кормят… Послушай, Ирка. Может, тебе уехать куда-нибудь? Может, к Нинке, в Лондон? Знаешь, как она будет рада!
— Какой еще Лондон?! — оскорбленно ответила Ирина.
— Как какой? Где так много диких англичан… Или еще куда? К друзьям куда-нибудь? К Кате, на худой конец?
Ирина обиделась:
— Я не собираюсь никуда ехать! Я остаюсь дома. Я не крыса, чтоб бежать с тонущего корабля! Лучше скажи, чем я должна тебе помочь?
Теперь рассердился Турецкий.
— Какого корабля?! Что за чушь? — Он взял себя в руки, погладил ее по голове через решетку. — Уезжай, чтобы я хоть за тебя не волновался.
— Руки уберите! — рявкнул охранник и посмотрел на часы.
Ирина вздрогнула:
— Шурка, что ты сделал, а? Что натворил?!
— Натворил? — укоризненно переспросил Турецкий. — Ирина!
— Может, позвонить кому-то из твоих друзей, ну… прежним… чтобы они… ну, как-то… С Головановым я говорила, но боюсь, у них сейчас своих проблем навалом.
— Вот и хорошо.
— Что значит— хорошо?!
— Не важно… Кстати, адвокат откуда?
— От Гордеева. Он же сам в Таиланде отдыхает, ты знаешь. Но я все-таки дозвонилась. Васильев перезвонил мне через полчаса. Он приятель Гордеева.
— Я так и думал, — кивнул он. — Это ты молодец. Но больше не надо никому звонить! И ни с кем обо мне не говори! Поняла?
— Свидание окончено.
— Ты все поняла? — поднимаясь, сказал Турецкий. — И все-таки, ради бога, уезжай куда-нибудь из Москвы. И поскорее!
— Окончено, я сказал! Еще одно слово, и вы будете лишены…
— Обещаешь? — не обращая на него внимания, потребовал Турецкий.
Ирина, закусив губу, кивнула.
— Все! Свиданий больше не будет!
Ирина ушла.
— Да пошел ты, ментяра! — с чувством сказал Турецкий.
Чонг
По улице, примыкающей к стройке, шла старушка. Тяжело дыша, она тащила сумку с турецким хлебом, подсолнечным маслом «Слобода» и пакетом лианозовского молока. Магазин был не слишком далеко от дома, но с каждым днем походы туда давались все тяжелее и требовали все большего количества остановок. Гипертония… Этот диагноз она поставила себе раньше всяких докторов, все-таки не один десяток лет проработала медсестрой в госпитале Вишневского… Старушка равнодушно смотрела по сторонам — ларьки, прохожие, дети… Старалась восстановить дыхание. Один неглубокий вдох — короткая задержка дыхания, глубокий, насколько возможно, выдох.
У соседнего дерева, в нескольких метрах, привалившись спиной к толстому стволу, сидел, уронив голову на грудь, черноволосый парень. Сидел совершенно неподвижно. Сколько времени она отдыхала, столько он и не двигался. Это насторожило. Все-таки глаз у нее был профессиональный.
— Мальчик…
Ответа не последовало.
— Мальчик, эй!
Оставив свой пакет, она подошла к нему. Не мальчик, скорее, юноша. Он бледен, глаза закрыты, на лбу испарина. На плече — самодельная повязка, вся промокшая от крови, которая продолжала сочиться по руке.
Старушка охнула и забыла про собственное самочувствие.
— Господи, что ж это… Товарищи! — И, заметив проходящих мимо двух женщин лет пятидесяти, закричала: — Девчонки! В «Скорую» звоните! Быстрей!
Турецкий
Кардан и Степан сидели за шахматной доской.
Турецкий на своих нарах ковырял ложкой в миске с баландой и изредка посматривал за ходом шахматной партии. Сокамерники его откровенно сторонились, но открытой агрессии, слава богу, пока не проявляли… Настроение все-таки немного поднялось — Турецкий узнал, что адвоката ему прислал старый, проверенный товарищ Юрка Гордеев, и это было уже что-то. Если не знак качества, то уж гарантии — наверняка…
Турецкий задумался и не заметил, что мимо двигался Кулек. Он как бы ненароком задел локтем миску, и она полетела на пол.
— Вот непруха, — посочувствовал Кулек.
Турецкий встал. Кулек с готовностью его встретил — отнюдь не ушел к своей койке, как можно было бы предположить.
— Что, мусор, харчами перебираешь?
Не такое уж это было событие, но все-таки камера ждала очередного столкновения, и вот Степан, например, с живым интересом наблюдал за Турецким. Кардан тоже смотрел — хмуро. Ничего хорошего от этого противостояния он не ждал.
