– С меня пожарного инспектора хватает.
Другие на проституток меньше тратят, чем я на него.
От мужских разговоров Марину коробило.
– Я посплю, – сказала она, забираясь с ногами на большое, как офисный диван, кожаное сиденье джипа. Ее отражение исчезло из зеркальца заднего вида, и Антон попытался убедить себя, что Марины нет рядом. Странное это было состояние. Он приподнял стекло, оставив лишь маленькую щель, в которую со свистом врывался воздух.
«Какого черта я поехал? – подумал он, чувствуя, как сгорают нервы. – Я ехал, чтобы расслабиться, а вместо этого такой напряг».
Он закурил. Держал сигарету под приборной панелью, наблюдая за потоками дыма, как за изменчивыми облаками. В извивах дыма ему чудилась то кудрявая овечка, то танцующая обнаженная женщина, то дерево.
– Грустный ты какой-то.
– Водки выпью, повеселею.
– А вот водки у меня и нет. Ты же знаешь, я белую не люблю. Коньяк и вино.
– В деревне я самогонку найду, – мечтательно произнес Полуянов.
– Бр-р-р, – сказал Краснов, – как ты эту гадость пить можешь?
В зеркальце заднего вида вновь возникло лицо Марины с широко открытыми глазами. Она впервые узнала, что ее любовник – любитель народного напитка.
– Ничего вы в самогоне не понимаете, – с видом знатока произнес Полуянов, – потому как городские. Вы никогда настоящего самогона не пили.
– Ты хочешь сказать, от него голова не болит?
– Он же мутный, – вставила Марина.
– Как спирт с водой, – добавил Краснов.
– Вы только дрянь пили, которую на продажу делают. А самогон для себя – это целое искусство. Лучший самогон – из варенья.
– Я слыхала, что хлебный.
– Смотря для какого события. Если на поминки, то, конечно, лучше хлебный, – продолжал рассуждать Полуянов, – он и забирает медленнее, и хмель больше держится. Если же с друзьями пить, то лучше всего выгнанный из черносмородинового варенья. Куда там «Абсолют» – жалкое подобие!
Краснов облизнулся:
– Полуянов, угостишь?
– Если найду в деревне. Не сезон еще для варенья, если кто и выгнал, то сам выпил.
– Закусывать чем самогон надо, Антон? – Марина тронула его за плечо.
Прикосновение было нежным, хотя и быстрым.
– Это извращение – закусывать самогон луком, – убежденно произнес Полуянов. – Такое могут себе позволить механизаторы и пастухи. Настоящие же знатоки самогона закусывают квашеной капустой.
– По мне что лук, что квашеная капуста, что чеснок – один черт.
– Можно еще холодцом и уж на самый крайний случай солеными грибочками, но ни в коем случае не маринованными, потому как весь вкус собьется, букет уйдет.
– В самом деле? – переспросила Марина.
– У хорошего самогона, как и у хороших духов, стойкий аромат.
– И шлейф, наверное, длинный, – вставил Краснов. – Если ты угостишь ее самогоном, я за нее не отвечаю. С нее и бокала вина бывает достаточно. Выпьет и к чужим мужьям пристает.
– Не ври, Краснов, не было такого. К тому же Антон не чужой.
Полуянов сглотнул слюну и подумал, что неплохо бы привезти из деревни большую бутыль самогона и под настроение выпивать по маленькой в московской квартире.
«Обязательно закажу, чтобы сделали. Одну бутыль из черносмородинового варенья, вторую – хлебную. Прямо сегодня и закажу. Церковный староста отличный самогон гонит, аппарат у него древний, еще с пятидесятых годов функционирует, без всяких новомодных наворотов. Деревянное корыто, в корыте змеевик из обычной железной трубы. Если змеевик из нержавейки, самогон странный привкус имеет, словно в аптеке его купил. Для хорошего самогона хорошее зерно нужно, отборное. И брагу на родниковой воде староста ставит. Святой источник – святой продукт».
Джип съехал с дороги на проселок.
– Как я этого не люблю, – забурчал Краснов. – Закрой окно, иначе сейчас на обивке пыли нарастет, да и на морде тоже. Правильно кто-то из умных сказал: «Россия – страна раздолбанных дорог и дураков».
– А мне нравится, – мечтательно произнес Полуянов. – Я по этой дороге в детстве босиком ходил.
– Оно и видно.
– Что тебе видно? – спросила Марина.
– Обувь теперь нигде не может купить, растоптал себе сорок пятый размер.
– Ни хрена вы не понимаете, выросли на асфальте. Идешь утречком босиком по росистой траве, а потом по песчаной дороге. Роса холодная, песочек тепленький, на ноги налипает…
– Может, машину остановить, и ты до деревни пешком пошлепаешь, пилигрим чертов?
– Это мечты, – вздохнул Полуянов. – Разучился я босиком ходить. Иногда только во сне вижу себя бегущим по траве. Куда бегу, зачем – не знаю. Кажется, вот уже добежал, за лесом, за рощей, за домом что-то ждет меня.
И просыпаюсь. И обязательно что-нибудь хорошее случится.
– Сегодня ты во сне босиком бегал?
– Нет, давно уже этот сон не снился.
– Самогоночки выпьешь – приснится.
– По деревне потише, не гони, – попросил Полуянов, – кур передавишь.
Краснов посмотрел на машину у поповского дома.
– Недешевую тачку ваш поп купил. А приход у него бедный. Откуда только деньги?
– Не его это машина, номера московские.
В деревне не задерживались. Дорога огибала пригорок с церковью, кладбищем, старыми липами, шла вдоль реки и упиралась в стройку.
– Ты смотри, работают! – изумился Краснов. – А я-то думал, здесь все пьяные валяются, пятница все-таки.
Гудел экскаватор, из ковша высыпался черный мокрый торф.
– А ты говорил, врут.
– Я не говорил, что торфа нет, я говорил, там двух метров не наберется.
Были уже возведены стены гостиницы и ресторана. Экскаватор выгребал котлован под закрытый бассейн. Экскаваторщик широко улыбался, довольный тем, что хозяева стройки застали его за работой. Он сел за рычаги всего полчаса назад, да и то только потому, что его собутыльник Грушин поехал в деревню за самогоном. Завернутая в газету закуска лежала под сиденьем. Она представляла собой пол-литровую банку квашеной капусты, закрытую пластиковой крышкой, пучок зеленого лука и половину формового хлеба. Экскаваторщик, чтобы перебить запах, сунул в рот зеленое перо и принялся его жевать.
Джип подкатил прямо к котловану и замер как вкопанный. Экскаваторщик высыпал из ковша торф и, не глуша двигатель, спрыгнул на землю.
Марина, едва вышла, сразу же зажала уши ладонями.
