«Ради… ик… Бога», — хотелось ответить Джеральдине.
— Один танец, — выдавил из себя человечек. — После банкета. Я обещаю, вы не пожалеете.
Джеральдине захотелось, чтобы произошло землетрясение. Или прилетела комета. Джеральдине хотелось, чтобы произошло что-то непредсказуемое.
На банкет Джеральдина надела бледно-голубое платье, которое подарил ей маленький граф, поскольку он считал, что к ее голубым глазам идет бледно-голубой шелк. Даже в одежде все было в рамках нормы. Она ела вареную ягнятину в эле и масле, говяжий паштет с коринкой и гвоздикой, фаршированного солнечника, каплуна в розовой воде, засахаренный лук, желированное молоко и груши в коричном сиропе, брала каждого блюда не больше, чем поместилось бы в желудок воробья, а затем танцевала с Робертом Маллахом.
Он танцевал неплохо. Напротив, он знал в гальярде больше фигур, чем большинство других гостей праздника, и даже умел делать головокружительное сальтарелло. Но тем не менее каждый крут, который он обегал вокруг нее, каждый его прыжок привлекали к себе внимание и были сущим унижением. Он был на пядь ниже Джеральдины.
Своей подруги Анны она нигде не видела, равно как и Гарри Перси, и короля. Ноги выполняли привычн ые шаги, но в голове разливалась свинцовая усталость. Когда-то музыка что-то значила для нее, ногам хотелось пуститься в пляс, едва звучал, приглашая танцевать, первый такт. Но теперь она испытывала лишь скуку и желание выпить крепкого вина.
— Джеральдина, вы знаете, мне так бы хотелось видеть вас хоть раз… ик… счастливой, когда вы проводите время в моем обществе.
— Я не несчастна, мой граф, — без особого труда солгала она.
— Не несчастна — это не то же самое, что счастлива, — заметил он. — До встречи с вами я… ик… был убежден, что счастье может подарить мне идеальный корабль. И поскольку в этой стране ни один человек не способен построить идеальный корабль, который я придумал, мне не видать этого счастья никогда. Затем я встретил вас и с тех пор понял, что даже такому человеку, как я, который посвятил свою жизнь кораблестроению, может улыбнуться счастье, не связанное с форкастлем и бушпритом.
— Я ненавижу корабли, — бросила она ему в лицо. К чему все это? Если бы она осталась в Портсмуте, среди кружевных воротничков и воняющих смолой канатов, ее жизнь вряд ли проходила бы более уныло.
— То, что я считал невозможным, сейчас удалось мне, — прошептал он, словно она ничего не говорила. — Я все же нанял работника, который способен претворить в жизнь мои планы. Идеальный корабль, который я продумал на бумаге до малейших деталей, этой зимой воплотится в дереве.
Когда он перевел дух, Джеральдина заметила, что все эти витиеватые фразы он произнес, ни разу не икнув. И, как будто для того, чтобы компенсировать это, он продолжал:
— Будет ли даровано мне и иное счастье, мой ангел… ик… Джеральдина? Улыбка на ваших устах? Негромкое «спасибо», потому что что-то из того, что я смог бы дать вам, осчастливило бы вас?
«Если вы серьезно, дайте мне свое имя. Но ведь это лишь пустая болтовня».
— У меня для вас… ик… подарок. Он ждет внизу. У реки. Вы не порадуете меня, не хотите на него взглянуть?
— В такой холод! — в ужасе воскликнула Джеральдина.
— Прошу вас, это займет всего… ик… пару мгновений.
Вздохнув, она позволила ему набросить ей на плечи подбитый мехом плащ и под руку с ним вышла из зала. Снегопад прекратился, однако ночь была словно вырезана изо льда.
— Я… ик… сожалею, — произнес Роберт Маллах, когда они вышли на холод из боковых дверей правого крыла. И, будто мало было икоты, у него застучали зубы. — Надеюсь, мой подарок… ик… будет стоить ваших мучений.
Джеральдина тоже на это надеялась. Дрожа, как осиновый лист, она чувствовала себя слабой, и эта слабость была ей отвратительна. Роберт Маллах должен был снять с плеч бархатный шаубе и укутать ее, но несчастный дрожал еще больше, чем она. На негнущихся ногах они протопали к реке, блестевшей в эту ясную ночь, как черное масло.
Подойдя ближе, Джеральдина разглядела пришвартованную барку, покачивавшуюся на волнах. Над обрывом сидел мужчина в черном плаще. Рядом с ним, кусая замерзшие травинки, стояла привязанная к колышку белая лошадь.
Что-то дрогнуло в сердце Джеральдины, потому что эта чернобелая картинка была невообразимо прекрасна и тиха, — настолько, что ее не хотелось разрушать. Джеральдина невольно приостановилась, чтобы насладиться мгновением, но Роберт Маллах повел ее дальше.
— Там, впереди, он и ждет. Мой подарок.
Мужчина, сидевший на берегу со скрещенными ногами, прижал руки к вискам. «У него в голове демон, — подумалось Джеральдине. — Он трет виски, чтобы разбудить демона». Часть ее содрогнулась и хотела бежать, другая шла вперед, словно на привязи.
— Эй! — крикнул маленький граф.
Мужчина не отреагировал. Он прижимал руки к голове, пытаясь вызвать своего демона.
— Наверное, мой человек, который должен был присматривать за подарком, уснул, — произнес маленький граф, не икнув ни разу. — Но я не терплю подобных вещей. — Он вынул из-за пояса хлыст, размахнулся и со свистом ударил мужчину по лопатке. Мужчина, казалось, не почувствовал ничего. Он неспешно повернул голову.
Джеральдина сдавленно вскрикнула. Если прежде она дрожала от холода, то теперь внутри у нее все обратилось в лед.
— Ты здесь для того, чтобы беречь кобылу для дамы! — рявкнул маленький граф. — Не для того, чтобы прохлаждаться.
— Я не прохлаждаюсь, — произнес мужчина, и голос у него был словно из металла. — Мне слишком холодно для этого, и ваши удары не согреют меня. — Он встал и принялся отвязывать кобылу от колышка.
— Тут ты прав, — произнес граф и примирительно потрепал его по плечу, по которому только что ударил.
Мужчина молниеносно пригнулся, уходя от руки и бросив на своего хозяина взгляд, с дьявольской точностью передавший его мысль: «Noli me tangere. Не прикасайся ко мне». Маленький граф попятился.
Мужчина спокойно застегнул пряжку на поводьях и протянул Роберту Маллаху. Тот взял дрожащую руку Джеральдины и вложил в нее поводья.
— Животное отличного завода с португальской кровью, — произнес он. — Оно принадлежит вам. Кобылу зовут Бьюти, «Красота», поскольку, находясь рядом с вами, я забываю все остальные слова.
Еще несколько часов тому назад Джеральдине хотелось, чтобы та белая лошадь, на которой она ехала в замок, принадлежала ей, но сейчас она не удостоила своего благодетеля ни единым взглядом. Кое-что произошло. Землетрясение. Комета, ударившаяся о землю у ее ног.
Перед ней стоял мужчина с демоном в голове, братоубийца, тот, кого нельзя называть.
— Джеральдина Саттон, — произнес он и насмешливо скривился.
10
Фенелла Портсмут, Март 1525 года— А почему именно Петрарка? Почему не какой-нибудь другой итальянский поэт?