– Ты тоже очень симпатичная. Но в вопросах любви мне нужно обязательно любить мужчину.
– Почему?
– Потому что когда я смотрю на обнаженную женскую грудь, я думаю о себе, а не о сексе. Это как встреча с самой собой.
– А почему ты не хочешь встречаться с собой?
– То есть можно предположить, что однополая любовь – это вид нарциссизма?
Лиза посмотрела на меня, а потом отвернулась. На ней была красивая футболка кораллового цвета и синяя юбка. На левой ладони – маленькая, едва заметная татуировка.
– Ты понимаешь, что ты сейчас про меня сказала, как про болезнь? А ведь любовь не может быть болезнью. Я про ту любовь, которая обоим приносит удовольствие.
– Все естественно, что всем приятно?
– Я не стала лесбиянкой, я ею родилась. И я всегда не знала, что ответить на вопрос взрослых: «А тебе в классе кто-то из мальчиков нравится?» Мне тогда вообще никто не нравился, кроме воздушных шаров. Я мечтала облететь на нем весь мир.
– На воздушном шаре?
– А почему бы и нет? В этом и вся загвоздка. Люди так редко задают себе вопрос «а почему бы и нет?». Все им кажется невозможным. И любовь женщины к женщине для них – не любовь, а блажь. Или того хуже – дань моде. Господи!
Лиза достала из корзинки яблоко и повертела его в руках. С него начался первый грех на Земле, но, вероятнее всего, то была лишь неверная интерпретация сюжета. Нам всякий раз мерещится грех там, где человек всего лишь пытается жить с удовольствием.
– Это страх, Лиза. Перед тем, что неизвестно.
– Верю. Помню, как я впервые полюбила. Это была моя сокурсница. У нее были великолепные большие глаза с густыми ресницами. И очень приятный голос. Когда она говорила, я дурела. Улыбалась, как кошка на солнце. А потом стала думать о ней постоянно. Прямо вот вообще постоянно. Дотронуться до ее волос, потрогать кожу. У нее еще на запястье было миллион блестящих браслетов, и как они ей шли!.. Мне казалось, что во всем мире нет красивее и изящнее девушки. Наконец-то я пригласила ее погулять со мной по набережной. Мы выпили вина из горла, и я ее поцеловала. Но клянусь тебе, как сильно я боялась! Боялась, потому что не знала ее реакции.
– И как она ответила?
– Лучшим из всех возможных способов: она улыбнулась.
Солнце забегало по лицу Лизы. Я вспомнила свой первый поцелуй. Осень в парке, он старше меня на несколько лет и скоро должен уехать из города. У нас не было ни будущего, ни страха, только мелочь в карманах. И когда он меня поцеловал, я ему молча улыбнулась. Как жаль, что с возрастом поцелуи начинают требовать слов и обещаний.
– Ты именно тогда все поняла?
– Да. Мне сильно понравилось любить женщину. Наблюдать за ее движениями, как она заплетает волосы, перекладывает вещи с места на место, прячется под одеждой. И все эти образы, слова… У мужчин редко бывает свой мир, а у каждой женщины – всегда. С баночками, туфлями и мечтами.
– Ты очень чувственно рассказываешь. Надо же. А ведь сидишь в футболке и обычной синей юбке.
– Милая, но ты-то после всех своих интервью должна же знать, что невозможно угадать, что внутри. Можно попытаться узнать, но угадать – невозможно.
– Знаю. Точно знаю, но не перестаю этому удивляться. Неприметные оказываются легендами, простые – горячими, циничные – романтиками.
– Ты тоже, Тамрико. Ты тоже носишь внутри себя неожиданности.
Я ухватилась взглядом за небо с ватными облаками. Это такая редкость – человек, который смотрит сквозь твою одежду и тело. Мы виделись с Лизой всего несколько раз и впервые говорили наедине, но она, безусловно, уже получила приглашение в мой внутренний сад, который я так часто прячу от других. Сад, в котором есть не только цветы, но и памятники с лабиринтами.
– Лиза, я бы могла в тебя влюбиться. Я не раз целовалась с девушками и знаю женские объятия, но не могу забыть мужские руки.
– Знаю. Моя девочка, Алина, ушла от меня к мужчине. Мы встречались с ней два года. Носили друг другу подарки почти каждый день. Ммм, какие у нее были веснушки! И вечно оранжевый лак на ногтях. Она играла на гитаре, а я обнимала ее ночью в кровати. Мы слушали Джо Кокера постоянно. Я бы точно смогла прожить так всю жизнь, но она влюбилась в этого фотографа. У нее ведь и до меня были мужчины, а я стала временным безумством. Спасибо и на том. Когда она уходила, я ей и слова не сказала. Просто улыбнулась.
– Скучаешь?
– Иногда. Когда слышу Кокера.
У меня в плеере всегда были «You can leave your hat on», «My father`s son» и «Noublier jamais». И даже если у меня не было никаких особенных воспоминаний, связанных с этими песнями, я вылетала из реальности под их аккорды. Так всегда бывает, когда слушаешь искренние чувства.
– Родители узнали, когда мне было двадцать два. Я сама им сказала. Мы обедали и заговорили про моего младшего брата и его предстоящую свадьбу. Понятно, что всех интересовало, а когда же я. Тогда я выпила воды и все рассказала. Папа сразу вышел на балкон курить, а мама заверила, что я еще встречу достойного парня. Никаких скандалов, и на том спасибо. Через год я познакомила их со своей девочкой. Они не одобрили, но мама попросила не целоваться при них. Лед тронулся. Думаю, мне здорово повезло: к геям у нас в стране относятся гораздо строже. Мне повезло родиться девушкой и любить девушек.
– Ты приняла эту свою особенность с благодарностью.
– В общем-то, у меня и мысли не было сопротивляться. Я не могу сказать, что сильно люблю себя или меня все устраивает. Есть вещи, которые меня серьезно выбешивают в себе, но это точно не лесбийство.
– А что?
– Я отвратительно питаюсь жареной едой и прочей дрянью, причем на ночь. И я до сих пор работаю на работе, которая мне не нравится. Это делает меня куда несчастнее, чем однополая любовь. Но это людей вообще не удивляет и не смущает. Их смущает то, что происходит в моей – моей – постели. С ума сойти.
– А много людей знает? В смысле, ты открыто говоришь про это?
– Нет, я не афиширую, но и не скрываюсь. Если люди узнают, не отрицаю. Но парады за права секс-меньшинств не созываю, боже упаси. По большому счету, меня все устраивает, – Лиза лежала на пледе абсолютно свободно. Редкость, когда мои интервью для этого проекта напрочь лишены скованности и напряжения. Признавать себя такой, какая ты есть, довольно сложно. Особенно впервые. – Мне бы хотелось, чтобы другие люди придавали этому не так много значения. Они пытаются бороться с нами, по крайней мере, в нашей стране, и тем самым еще больше пиарят нас. Одна моя коллега сказала, что если легализировать нас, то дети из обычных семей вырастут геями и лесбиянками. Обалдеть. Почему в школе не учат думать хотя бы три минуты перед тем, как что-то сказать? Если ребенок родился геем или лесбиянкой, то его ничто не остановит: ни разнополые родители, ни разнополые примеры браков близких друзей, соседей, кого угодно. Он – гей, и остановить это нельзя. Можно скрывать, но не остановить. То же самое действует в обратном порядке: если ваш ребенок родился не геем, он навсегда останется таким. Сколько бы вокруг него геев и лесбиянок ни крутилось. Да, его могут пытаться «обратить» в свою «веру», он может посчитать, что это модно или еще что-то в этом роде. Но стать геем только потому, что в стране легализованы однополые браки, если твоя природа иная, – невозможно. Я бы просто посоветовала родителям, которые этого боятся, учить детей слушать свое сердце и следовать за собственным мнением, какие бы люди его ни окружали.
