Книга Круги на воде - Вадим Назаров

Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40

Границы зеленого были размыты от изумрудного до горохового и не зависели от государственных. Там, где зеленый касался не воды, а красного, – шла коричневая война.

Руахил стоял за моим плечом и смотрел из-под руки в океан, где мать-китиха баюкала детеныша. Мир рухнет в Преисподнюю, – печально сказал Ангел, – когда Бог из-за дыма его не увидит.

Я оглянулся, обрезался веками о его умный взгляд и задал вопрос, который давно меня тревожил:

Как ты думаешь, что в день Суда ожидает животных? Их изгнали из Едема за грех, к которому никто, кроме змея, не имел отношения. Неужели в конце истории Судия опять не помилует бессловесных, но вновь накажет за наши грехи?

Ангел не спешил с ответом. Справа от нас ветер вытачивал из облаков силуэт деревни. Из труб шел теплый свечной дымок.

Скажи мне, – наконец вымолвил Ангел, – если бы некто написал Священную Историю для животных, волк или вол сумели бы прочесть эту книгу, чтобы знать, откуда пошел их род?

Нет, – отвечал я.

Не все глаза, чтобы видеть, – сказал Ангел, – так с чего ты взял, что и я в Книге Жизни смогу разобрать хоть строчку. Кто я перед Господом – ветер в его бороде.

Лестница кончилась просторной площадкой, от которой, петляя между белыми холмами, разбегались тропинки. Синие ручейки перерезали их, но не могли стать препятствием, оттого что были не шире шага. Ангел пошел к деревне, ступал он легко, а я то и дело проваливался в облачный грунт, который есть вода.

Здесь, наверху, воздух был до того чист и прозрачен, что я замутил его своим дыханием. На выдохе из меня вытекали грехи, совершенные во сне, кислые газы и земная пыль, что, падая, прожигала облака насквозь. Желтоватый шлейф тянулся за мной, на лбу проступило соборное масло, и шея согнулась под тяжестью нательного креста.

Я все глубже проваливался в придорожные сугробы и пропал бы совсем, когда бы тропинка, внезапно повернув, не побежала бы вверх и не оборвалась на высоком берегу просторного озера.

Над озером был ветер, и образовавшаяся во мне пустота быстро наполнилась чистым воздухом. Я словно бы стал большой матрешкой: внутри появился я поменьше, лет двадцати пяти, в нем тоже размещался один из нас – подросток, последним был я – новорожденный, а во рту его плавал трехслойный зародыш.

Наши сердца бились, как ледяная маримба, как глиняный ксилофон, а голоса переливались, подобно трубам в органе. Я – взрослый – не пел, я был мехами и открывал рот ветру, который наполнял их легкие.

Озеро, где нас ждал Ангел, по форме напоминало боб, и боб этот был из одного стручка с Ладогой. На миг перед нами вспыхнули купола Валаама. Вода была чистой и голубой, на дне мы увидели город и реку, что, путаясь в рукавах, примеряла его на себя, камни, Лавру и Адмиралтейство.

По числу Апостолов, – сказал Руахил, обратясь ко мне-школьнику, – в мире всего двенадцать городов, которым на небесах соответствует озеро.

Я кивнул головой и вздрогнул. Ангел держал меня за плечо. Я стоял, наклонившись, на высоком утесе и смотрел, как ветер вращает флюгер над Петропавловским собором. Я снова остался один, но то, что творилось во мне, – еще не было завершено.

Что же соответствует Иерусалиму? – спросил я.

Разве Иерусалим на Земле? – удивился Ангел.

Мы шли долго, а деревня все еще была далеко. Наши тени бежали по хвойным лесам и пугали собак в поселках, когда солнце поднималось выше облаков.

В моем животе горела свеча, я высунул язык и дышал часто-часто, сам как деревенская собака, глотал вместе с воздухом лоскутки серебристой дождевой ткани, чтобы пламя не перекинулось в голову.

Голова – теперь главное мое достояние. Четырехкилограммовый костяной шар, где невидимых не меньше, чем на острие Теофилова пера, которым написаны эти строки. От свечного дыма архипелаг мозга рассыпался на отдельные острова, и каждый получил свое название: голод, осязание, мать…

В голове был медный осенний вечер, все затихло, жизнь продолжалась лишь в секторах любовь и печаль. 50 000 километров нервов были заполнены их переговорами. Мой правый глаз плакал и дергался, а левый – смеялся, когда мы, наконец, вошли в родную деревню корабельного Ангела.

Деревня была пуста и вблизи напоминала майское облако. Небесный народ, должно быть, давно покинул ее. Руахил брел от дома к дому и одними губами, беззвучно называл имена односельчан. Пустые окна белых домов на мгновение вспыхивали электрическим светом и плавно гасли.

Что случилось? – спросил я, когда Руахил, обойдя всю деревню по кругу, вернулся. – Где твои родители?

Он был печален, частые пестрины побежали по белизне пера.

У Ангелов нет пупка, – сказал Руахил, – как нет матери, один только Отец, но его не обнять.

Жители нашей деревни от Начала Времен служили Хранителями при малом приморском народе и заливе, который его кормил. Присматривали за поголовьем трески. Видимо, этот народ прекратился, – сказал Руахил.

А когда ты уехал отсюда? – сказал я.

Руахил улыбнулся:

В тот год залив стоял подо льдом до самого Вознесения. Всю весну я долбил лунки, чтобы рыба не задохнулась. Миллион лунок. А потом твой дед решил строить церковь.

За околицей Ангел свернул с дороги и пошел вверх по склону холма. Я решил было следовать за ним, но облако оказалось слишком мягким для меня, я проваливался. Руахил вернулся и взял меня на руки.

На вершине небесного кургана лежал настоящий камень, из него сочились благовонные масла. Едва взглянув, я догадался: камень тот самый.

Я спрятался за Ангела и смотрел из-за плеча, как звезды Высоких Сфер опускают свои отражения, словно пожертвования, в сладкие воды Евфрата, и вода несет их на пороги.

Мы молились, и молитвы наши были наполнены благодарностью, так же как облако, где мы преклонили колена, было напитано Благодатью. Мы пели псалмы до утра, Луна была барабаном, а звезды – арфами, свирелями и флейтами. В моих несовершенных ушах это звучало как эмбиент.

Я забылся, увидел: из крупной соли, которой легионеры засеяли поле на месте разрушенной Иудейской столицы, всходит иссоп-трава, горькая, пахнущая кровью и дымом, и колет мой заплетающийся язык.

Вернувшись, я понял, что касаюсь губами слова лукавого в Отче наш. Ангел читал отпусты, до рассвета оставалось не меньше часа, но Восток, ожидая его, уже бодрствовал.

В облаках происходила невидимая работа. Темные декорации перевозили в кулисы, и тяжелый ночной занавес распустили на серые нитки тумана, к каждой из которых была привязана река.

Я уже знал, что Солнце приходит из-под Земли и его, прежде чем выпустить на волю, омывают в особом облаке. Столб света, что вспыхнул высоко в небесах, очевидно, имел другой источник. Свет ударился о Землю где-то в полях под Хельсинки и, не рассеиваясь, насквозь пробил ее.

Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40