– Вы можете сказать, что я состою в серьезных отношениях с женщиной. Но я не стану называть ее имени.
Выражение лица Люсинды не изменилось. Блэр решила, что ее откровение не стало для нее неожиданностью. Уошберн была слишком проницательна, чтобы не знать об этом раньше. Но между предположением и знанием есть огромная разница.
– Ну, это потребует некоторой подготовки, – сдержанным тоном ответила Люсинда. – Если ты откажешься назвать ее, это только даст людям повод думать, что вам есть что скрывать. Поэтому репортеры будут преследовать вас до самой смерти. Есть что-нибудь, что я должна знать о ней – скандалы, темное прошлое?
– Нет.
– Полагаю, вы не готовы держать свой роман в тайне до того времени, пока президент не получит партийное одобрение для переизбрания?
– Это же будет только через год.
– Ты хочешь сказать, что один год – слишком долгий срок для тебя? Или дело в ней? Если эта женщина так важна…
– Вы переходите черту, Люси.
Темные глаза Люсинды Уошберн вспыхнули от ярости. На долгую секунду она замолчала, затем медленно выдохнула:
– Блэр, в распоряжении твоего отца всего восемь лет – это максимум, в течение которого он может пребывать на самом влиятельном посту в мире. Сколько нужных и правильных вещей он может сделать для своей страны и всего мира за эти восемь лет. Скажи, что это тебя не волнует. Скажи мне, что ты готова этим рискнуть.
Это всегда было проблемой. Все во внутреннем круге ее отца, включая Люсинду, пожертвовали своей личной жизнью, чтобы он достиг своего положения. У одних просто не было времени на отношения, у других они редко длились долго. Блэр было непросто балансировать между политическими амбициями отца и собственной потребностью в независимости. Это было справедливо – поставить личное счастье выше общего блага. С точки зрения Люсинды, ее желание личного счастья могло показаться эгоистичным.
– Я молчала о своей жизни больше десяти лет. Избегала любых публичных заявлений или скандалов. Я не хотела той фотографии в газете и не могу изменить себя даже ради отца.
– Я не прошу, чтобы ты изменила себя. Я лишь прошу, чтобы вы не привлекали внимания.
– Я пыталась жить по принципу «Не спрашивай, не говори». Это очень похоже на жизнь в тюрьме.
На краткий миг Блэр увидела в глазах Люсинды сочувствие, которое быстро испарилось.
– Ты дочь своего отца, Блэр. Ты примешь правильное решение.
Прощаясь, они не стали обниматься.
Когда Блэр шла мимо закрытой двери в Овальный кабинет и мимо агентов Секретной службы, стоявших по сторонам от входа, она увидела лицо Кэмерон и задалась вопросом, хватит ли у нее сил принять верное решение.
* * *
Около полуночи Кэмерон открыла дверь и впустила Клэр. Посетительница была в обычной уличной одежде и почти без макияжа. Так она казалась гораздо моложе и беззащитней. Она была прекрасна в простой белой блузке, темных брюках и туфлях на низком каблуке.
– У тебя все хорошо? – спросила Кэмерон, как только они оказались лицом к лицу за закрытой дверью.
– Да, все хорошо, – заверила ее Клэр, однако голос ее звучал неискренне.
– За тобой не было слежки?
Клэр улыбнулась и покачала головой.
– Нет, не думаю. Хотя не уверена, что я бы ее заметила. Обычно я не пользуюсь подобными приемами. В нашем деле вполне достаточно охраны, чтобы гарантировать безопасность.
– Ладно, сейчас это не имеет значения. Проходи, присаживайся.
Клэр оставила сумочку в прихожей на столике и прошла к дивану в гостиной. Кэмерон присоединилась к ней и вручила ей бокал вина, не спрашивая согласия.
– Спасибо.
Клэр пригубила вино и тихо сказала:
– Я позвонила тебе потому, что вопросов стало еще больше, по всей видимости, теперь я тоже в списке.
– Кто обращался к тебе, клиент?
– Да.
– Мужчина?
– Нет, в первый раз нет.
Кэмерон скрыла свое удивление. Она думала, что это, возможно, был Дойл. Теперь она не знала, что и думать.
– Ты знаешь клиента?
– Новый клиент. Очевидно, с безупречной рекомендацией, но не знаю, кто это.
– И она спрашивала обо мне?
– Не напрямую. Просто неопределенные вопросы о том, сколько людей с Капитолийского холма пользуются нашими услугами. Хочешь знать, какой она была собеседницей? – ничего особенного, если бы я не знала о том, что другим задавали похожие вопросы, ничего бы и не заметила. – Она глубоко вздохнула, будто собираясь с духом, прежде чем продолжить. – Второй раз был мужчина, и он спрашивал о тебе.
– Что именно он пытался выяснить? – спокойно спросила Кэмерон.
– Он не называл твоего имени, просто показал мне фотографию и спросил, знаю ли я тебя.
– Тоже клиент?
– Выдавал себя за него, – сказала Клэр с оттенком отвращения. – Я сразу поняла, что что-то не так, потому что он чувствовал себя неловко.
Кэмерон вопросительно подняла бровь.
– Люди, с которыми я имею дело, обычно не испытывают неудобства от нашей, если можно так сказать, работы.
– Разумеется. Все они цивилизованные, деловые и эмоционально отчужденные. Такой была вначале и она сама. Когда же это изменилось? Когда они с Клэр стали общаться по именам?
– Во всяком случае, секс его не интересовал. Он явно тянул время и пытался меня разговорить. Когда я отказалась, прибег к силе.
– Распускал руки? – Кэмерон напряглась, обхватывая пальцами предплечье Клэр.
– Нет, ни в коем случае, – быстро ответила Клэр, накрыв руку Кэм своей. – В основном бушевал, угрожал и намекал, что я могу оказаться в тюрьме.
– С чего бы это?
– Я спросила его об этом, – сказала Клэр, пренебрежительно пожав плечами. – Это не какой-то закулисный бизнес с сомнительными клиентами. Во всех смыслах слова это – мощный бизнес с влиятельной клиентурой. Любой, кто попытается засветить нашу клиентскую базу, сам окажется в тюрьме.
– Вот тогда он и показал тебе фотографию?
Она кивнула:
– Да. Думаю, в тот момент он понял, что ничего от меня не узнает, и просто решил посмотреть на мою реакцию.
– Клэр, – мягко произнесла Кэмерон, убирая свою руку, – я не хочу, чтобы ты защищала меня. Ты должна защищать себя, даже если это будет означать раскрытие твоей связи со мной.
Клэр повернулась, и их колени соприкоснулись. Она положила руку на темно-синие джинсы Кэмерон. Прикосновение было нежным, но не обольстительным.
– Я не стану этого делать.
– Если по каким-то причинам тебе нужно будет выступать в качестве свидетеля, не давай ради меня ложных показаний что бы ни случилось потом. В том, что мы делали, нет ничего противозаконного. Никто не сможет доказать финансовые операции. А даже если бы и смогли, всегда можно оспорить состав преступления.
