Бабушка покоится в белом деревянном гробу, у подножия которого лежат три маленьких венка. Мама сидит выпрямившись, со скорбным выражением лица и держит Рольфа за руку. Я сижу в следующем ряду. Микке еще нет. Надеюсь, он не постесняется войти после начала службы. Мы больше не могли его ждать, после нас у священника еще одни похороны.
Священник все говорит и говорит, делая вид, что хорошо знал бабушку. Он рассказывает о ее детстве и о том, каким она была человеком. Он стоит у гроба и пересказывает все то, о чем он подробно расспросил нас с мамой сегодня утром. Если б, к примеру, я упомянула, что бабушка любила вареную колбасу, то он бы сейчас вещал своим гнусавым голосом: больше всего на свете Ирма обожала колбасу, дома у нее был алтарь, на котором лежала крошечная колбаска, а однажды она даже вытатуировала на плече ОГРОМНУЮ колбасу!
Вдруг двери церкви распахиваются настежь. Микке! Ой, вот хорошо, ну слава тебе Го… — нет, не Микке, это Кайса, она быстрым шагом идет по проходу и садится рядом со мной. Пожимает маме плечо, кивает Рольфу и обнимает меня. Священник продолжает как ни в чем не бывало. Кайса. Мы не общались с той самой дурацкой ссоры.
— Я прочитала некролог в газете, — шепчет она.
— Спасибо, что пришла, — шепчу я в ответ, но тут священник бросает на нас укоризненный взгляд, и мы умолкаем.
Но где же Микке? Вот уже полторы недели, как мы вернулись из Венеции, но до сих пор ни разу не успели повидаться. У него была куча дополнительных репетиций «Трехгрошовой оперы», и каждый раз, когда я звонила, он был ужасно занят, в то время как я посвятила каждую свободную минуту репетициям и тренировкам. Но ведь, расставаясь в аэропорту, мы договорились, что встретимся на похоронах. На мобильный он сегодня не ответил, но не мог же он забыть? Он ведь сам сказал, что с радостью пойдет, чтобы меня поддержать. Наверное, авария в метро или еще что-нибудь. «Помолимся же», — произносит священник. Все чинно складывают руки на коленях и делают вид, что молятся. Я тоже. Интересно, кто-нибудь из нас молится по-настоящему? Пожалуй, священник, ну и эта из «Гулльвивана», у нее довольно набожный вид. Хотя нет, наверняка сидит и думает о чем-то другом. О чем, интересно знать? Наверное, это что-то очень странное. Например… нет, что за бред мне лезет в голову, все, начинаю молиться как следует.
А вдруг я сейчас — раз — и обращусь на путь истинный? Вдруг я сейчас услышу глас Господень, взывающий ко мне: ПРИДИ КО МНЕ, О ЗАБЛУДШАЯ ОВЕЧКА! ПРИДИ К ДЯДЕ ГОСПОДУ! И СНИЗОЙДЕТ НА ТЕБЯ БОЖЬЯ БЛАГОДАТЬ, И НАСЫТИШЬСЯ ВДОВОЛЬ КОЛБАСОЙ. Все встают и затягивают псалом. Кроме священника, Кайсы и тетки из «Гулльвивана», мелодии никто не знает. Да где же Микке? Я вдруг замечаю, что мама плачет. Внутри у меня все холодеет. Я почти никогда не видела маму плачущей. Рольф пытается ее успокоить, чуть смущенно похлопывая по спине.
Мама плачет.
Она же всегда такая радостная. Иногда, конечно, может рассердиться, но чтобы плакать — никогда. Я тоже начинаю плакать — кто знает, может, в следующий раз я буду вот так стоять на маминых похоронах. А там и моя очередь. И все. Дальше — тишина. Когда я была маленькой, в моем подъезде жила девочка, которую сбил автобус. Насмерть. Вот так — профукаешь жизнь, и все, ничего уже не исправить. Всем нам дан один шанс. А дни идут. В голове у меня стучит, из глаз — слезы рекой. Сейчас, думаю я, еще немного, и на меня снизойдет озарение.
Но ничего не происходит. Разве что я осознаю, что должна ценить каждую секунду своей жизни. Причем сейчас. Не потом, не когда-нибудь. Здесь и сейчас.
56
Я отправляюсь прямиком к Микке. Набираю код домофона, несусь вверх по лестнице и звоню в его дверь. Никто не отвечает. Я опять набираю его мобильный. Включается автоответчик. Я сажусь на лестнице и жду. Через какое-то время свет автоматически гаснет. Кнопка выключателя светится в темноте. Я так и сижу на лестнице, слушая, как шумит вода в трубах, кто-то ходит в деревянных башмаках и какая-то баба громко смеется в своей квартире. Мама отпустила меня с поминок. Мне обязательно нужно увидеться с Микке. Сейчас же. Немедленно.
Где-то раздается телефонный звонок. Никто не отвечает. В квартире Микке вдруг включается музыка. Я встаю и прислушиваюсь, приложив ухо к щели почтового ящика. Слышатся шаги. Как странно. Я опять звоню в дверь. Прислушиваюсь. Тишина. Я нажимаю на кнопку звонка и держу: дзыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы ыыыыыыыыыыыыыыынь!
Дверь распахивается.
Я вхожу в квартиру.
Пытаюсь его обнять.
Он отстраняется.
Мы стоим в коридоре на расстоянии вытянутой руки и смотрим друг на друга. Я не знаю, с чего начать. Так мы и стоим, наверное, целую минуту, уставившись друг на друга.
— Почему ты не пришел?
— Белла…
— Ты что, забыл, что это сегодня? Я все похороны сидела и ждала, что ты придешь. Специально оттягивала начало до последнего, потому что была уверена, что ты вот-вот примчишься, ведь ты обещал прийти, чтобы меня поддержать и…
— Понимаешь, я…
— Я всю церемонию просидела, вывернув шею в другую сторону, ты ведь знаешь, как я ненавижу похороны, а сам даже к телефону не подходишь! Ладно, я понимаю, у тебя сейчас много работы в театре, но…
— БЕЛЛА! Ты дашь мне хоть слово сказать?!
Я умолкаю. Вытираю слезы, льющиеся по щекам, тыльной стороной ладони. Микке отводит взгляд. Вздыхает.
— Ты же мне слово не даешь вставить!
— Извини. — Я подхожу к нему и обнимаю за талию. — Просто мне и без того плохо, а тут еще ты меня так расстроил. Ты же сказал, что…
— Мы можем хоть часами обсуждать, как я ужасно с тобой поступил и все такое прочее, но только не сейчас, давай встретимся сегодня вечером, я сейчас несколько занят, так что было бы лучше, если б ты…
— Ах, так ты хочешь, чтобы я ушла?
— Слушай, ну что ты драматизируешь, у меня просто сейчас нет на это времени, и я…
— Ладно. Понятно. Спасибо. Большое спасибо. Я ухожу.
Я открываю входную дверь. Микке облегченно улыбается. Я снова закрываю дверь.
— Ну уж нет, черта с два! Ничего не понимаю!
Что-то здесь не так, придется тебе объяснить все сейчас. Мне не по себе, когда ты такой, Микке.
— Слушай, Белла, у меня важная встреча, человек должен прийти с минуты на минуту, и твое присутствие здесь будет явно лишним. Я тебе позвоню, как только он уйдет, это американский продюсер того фильма, ты же знаешь, как это для меня важно. Это займет не больше часа. Потом я сколько угодно готов тебя утешать, если хочешь, поедем с тобой в церковь.
Кто-то нажимает снаружи на дверную ручку. Дергает дверь. Микке застывает.
Дзы-ы-ы-ы-ынь!
— А вот и он. Ну открывай же.
Дз-ы-ы-ы-ы-ынь!
Кто-то открывает дверь своим ключом. Входит женщина в пальто с меховой оторочкой, ее вьющиеся волосы аккуратно уложены. Лизелотта. Она смотрит на меня. Потом на Микке. Удивленно приподнимает бровь.
