На улице дул такой сильный ветер, что было слышно, как он с завыванием бьется об угол дома.
Наш суровый климат, возможно, кажется чарующим, когда слышишь или читаешь о нем, смотришь фотографии, картины или репортаж по телевизору. Но совсем другое дело приехать сюда и ощутить его на собственной шкуре. Снег лежит и упорно не тает. Когда холод, то очень холодно. Все время дует ветер. И темнота такая беспросветная и так долго длится.
Я давно уже не бегала трусцой, но немного ходила на лыжах. За городом, там, где начиналось плоскогорье, у нас освещенная лыжня. Правда, расстояния между фонарными столбами большие, и свет почти исчезал, пока я доходила от одного столба до следующего.
В ясную погоду огни этой освещенной лыжни были видны из самолета, когда тот летел над фьордом, приближаясь к городу. С высоты огни казались частыми, как будто между ними вообще не было никакого расстояния, они как бы образовывали круг, светящееся кольцо. Как нимб, пришло мне как-то в голову.
— Мы должны идти навстречу людям, — донесся до меня внезапно голос очередного оратора. — Мы должны сделать нашу церковь истинно народной, чтобы в ней было место самым разным чувствам, не только возвышенным, но и низким.
— Смех, — вторил ему следующий, — мы должны больше смеяться в церкви. Только и всего.
Докладчик из центра по внутреннему развитию рассказывал о том, как много народа пользуется услугами центра и посещает различные курсы. Услуги разнообразные — от крещения ведьм и различных ритуальных церемоний до групп возрождения и взаимной духовной терапии.
— Приходит столько людей, — говорил он, — и очень многие хотят получить более комплексные рекомендации, они ищут цельности в жизни. — Он добавил также, что его команда неоднократно обсуждала, как надо сотрудничать с церковью.
Он упомянул явление шаманизма в саамской культуре и сказал, что в этой части страны очень сильно взаимное влияние. Здесь имеется уже и религиозность, которая интегрирована в культуру. Мы должны пойти ей навстречу, провозгласил он, откликнуться на нее, вести с ней диалог. Это касается всех народов и всех, кто верит. Перед нами стоит задача — создать общий круг, как можно более широкий. Потому что наша конечная цель — охватить всех, не упустить никого.
Эта фраза повисла надо мной и стала долбить меня по темечку.
Конечная цель — не упустить никого.
Я взглянула на маленького худощавого, того, что был против женщин-пасторов. Было видно, как ему больно такое слышать, психиатр каждой фразой словно хлестал его наотмашь по щекам, так что они уже побагровели — появились два круглых красных пятна, и краснота стекла вниз по шее.
А что же я, почему не беру слова, куда оно подевалось, мое возмущение всем этим? Неужели стакан виски настолько заглушил его? Горящие факелы в ночной тьме, скрип скользящих по снегу запряженных оленями саней по дороге к церковному приходу в 1852 году. Я выглянула в окно: может, они опять спешат сюда? Или уже стоят у входа? Они смешались со снежной вьюгой за окном, растворились в ней, и ветром их надуло ко мне в комнату. Они просочились сквозь щели, перенеслись сюда из другого времени. Или оно, то время, замерло и остановилось, создав внутри нашего времени вкрапления других времен, вечные и неизменные?
«И я думаю посему, что при существующих в нашей церковной общине обстоятельствах следует потребовать от каждого, кто желает причаститься Святых тайн, чтобы он предстал перед пастором и рассказал, как он понимает это таинство и с какой целью прибегает к нему, и оставить затем на усмотрение пастора решение, допускать ли его до причастия или нет. Тем самым мы ни в малой степени не отторгнем тех, кто желает принять тела Христова, но и не попустим, чтобы его драгоценных даров приобщались без благоговения или же ради укрепления фанатиков постыдного и нехристианского учения. Если мы будем следовать наставлениям Святого Духа, то наши установления в этом важнейшем вопросе несомненно привлекут внимание и будут способствовать тому, чтобы открыть людям глаза на истину».
Психиатр обошел составленные буквой «П» столы и раздал информационные буклеты центра внутреннего развития. На обложке буклета было изображено поле с цветами, а сверху написано: «Наставления Святого Духа».
Я наблюдала за ним. У него было что-то с шеей, так что при ходьбе он немного прижимал голову к груди — словно хотел ее спрятать, подумала я внезапно.
На ум пришла притча о болящей женщине, которая дотронулась в толпе до края одежды Иисуса. И он обернулся, почувствовав это, и заговорил с ней. Она верила, что одно только прикосновение к его одежде спасет ее. И излечилась.
Я покачала головой. От этих докладов берет такая тоска, что собственные мысли становятся бессвязными.
Я лежала в постели с закрытыми глазами — в маленькой комнате воздух был перегретым, слишком сухим — и пыталась заснуть. И вдруг возникло и не пропадало чувство, что я никогда, никогда не доберусь до сути того, в чем пытаюсь разобраться. Эта мысль пульсировала в сознании. Лучше не станет, всегда будет вот так: слепо, немо, никак.
Внезапно у меня перехватило дыхание. Я села в постели, горло сжимал спазм, и оно не вмещало достаточно воздуха, теперь мне было не до умных мыслей, я стала уговаривать себя вслух: успокойся, теперь сделай медленный вдох, не спеши, еще медленнее, вот так, дыши.
Не знаю, сколько времени это продолжалось. Наконец я снова смогла лечь. Я рассматривала на потолке чуть видимые блеклые линии — свет откуда-то снаружи высвечивал рисунок на полупрозрачных шторах. Эти линии напоминали ячею рыбацкой сети, каркас вешал на берегу фьорда. Лежа в кровати, я стояла под ними, задрав голову. А потом вскарабкалась наверх и взглянула вниз, на лежащее на траве тело девушки. Потом она пропала, и я увидела на мерзлой траве, под снегом и ветром себя.
Здесь на поверхность выходит подстилающая порода, сказала я Тюри. Она начала вглядываться в снежную равнину, но ничего не высмотрела, везде белизна и тишина. Даже солнца нет. Мы с Тюри пошли прогуляться в обеденный перерыв. Насколько хватал глаз, везде плавные линии склонов, черные вставки кустов или низких деревьев — темные линии и пятна в общем сияющем белом цвете. Мы сходили в лавочку к серебряных дел мастеру. Тюри купила несколько брошек со стилизованным полуночным солнцем — в подарок гостям, ожидавшимся летом, и кучу маленьких серебряных колечек всем своим многочисленным племянницам с юга.
Я засмотрелась на оберег для саамской колыбельки, это такой маленький блестящий шарик, прикрепленный к куску коры. Когда они подвешивали сшитую из шкур колыбель с младенцем посреди землянки или юрты, то над ней вешали такой вот шарик — отпугивать злых духов. Яркая лампочка освещала этот шарик, и теплый лучик отражался от него и падал мне на щеку.
Мы дошли до нового здания тинга, это Тюри предложила: оно, оказывается, получило какую-то там архитектурную медаль. На здании развевался яркий флаг с кругом. Перед зданием было много машин и ни одной живой души.
Потом прошли мимо церкви, где у нас в четверг будет прощальная церемония. Старый храм, стоявший здесь во время бунта, сожгли отступавшие немцы. А этот, новый, обсажен деревьями по всему периметру ограды, и они самые высокие в поселке — длинные ровные белые пятнистые березы. Кембрийская красота, сказала я Тюри. Повторила его слова.
