Так в суре «Аль-хиджр» говорится: «И сказал Иблис: «Господи, за то, что ты свел меня с пути истины, я исхитрюсь приукрасить все дурное на земле…»
А еще, когда джинн Иблис спустился на землю, он спросил: «О, господь, Ты меня проклял. А что же будет моим питьем?» Аллах ответил: «Любой спиртной напиток». Иблис спросил: «И где я буду жить?». Он ответил: «На рынках». Иблис спросил: «А каким будет мой голос?» Аллах ответил: «Звук свирели», и еще: «Соблазняй своим голосом кого сможешь». Иблис спросил: «А моя западня?» Он ответил: «Женщины».
А еще Всемогущий сказал: «И голос его будет представлять собой пение». И джинн добился своего: голос его стал голосом радио и телевидения, по которым день и ночь звучит песня.
Глава 3
Холодное лето Юсуфа
1
Не помня себя, Мурад заходит домой.
– Проходи, проходи, не задерживай, чего встал? – толкает он меддаха в квартиру что есть силы, толкает в спину, но сам валится с ног, словно промахивается, словно меддах – всего лишь облако. Или он сам облако, мимолетное сгущение паров: дунет ветерок – и нет его.
Очухивается Мурад, уже лежа на диване в зале. Его всего трясет. Жар, сухость во рту, насморк, озноб. Он лежит под синтепоновым одеялом с намотанным на шею шарфом. Значит, его не обманули и доставили шарф. Шарф большой, мохеровый, колючий, так туго сжимает шею, что ему больно говорить и дышать. И глотать колючие слюни и сопли.
Он чувствует, что заболел. Ему жарко, он, лежа на диване, начинает срывать с себя одежду. Краем глаза он видит, как меддах смотрит на градусник, и затем сквозь звон в ушах слышит: сорок градусов. Зачем же его так накутали?
Потом шипучая таблетка в стакане, пуская пузыри, словно рыба, пытается с ним заговорить.
– Тебе помочь? – подходит вплотную к постели меддах.
– Что?
– Я спрашиваю: тебе можно чем-нибудь помочь сейчас?
– Да, не оставляй меня одного.
– И это все, что я могу для тебя сделать? Может, вызвать «скорую»?
– Не надо. Расскажи мне лучше историю.
– Какую историю?
– Нашу. Я умру, если не услышу, что там будет дальше…
2
– Хорошо, – присаживается меддах на край постели в своем плаще. Прямо не белую кожу мягкой плоти дивана, сложив ноги по-турецки. Мурад хочет возмутиться, но вдруг обнаруживает, что сам лежит на белоснежном дядином диване в грязных брюках и носках.
– Хорошо, я расскажу тебе одну, как мне кажется, занимательную историю о Юсуфе, которого привели его сводные братья в самый западный имперский город мира и водили за руку по Сенному базару, выкрикивая: «Кому сироту, кому сироту? Кто возьмет на воспитание сироту?»
А все потому, что он со сводными братьями их большой семьи шел в самый богатый город пешком, чтобы продать овец, лошадей и коров, собранных на продажу со всего аула. И вот они все лето гнали это стадо на мясные прилавки Сенного базара. Не секрет, что и хлеб, и мясо в Петербурге стоили в три-четыре раза дороже, чем в хлебосольных городах Поволжья или в южных черноземных губерниях.
Но в одну из ночей он и братья не уследили за вверенной им скотиной и одну из чужих овец задрали волки. Свалив всю вину на Юсуфа, в наказание братья и решили отдать его на воспитание. А заодно и в подмастерья, за небольшую сумму, чтобы как-то компенсировать потерю чужой скотины и свои мытарства. А отцу предоставить окровавленные обноски Юсуфа как доказательство его смерти. Мол, не овцу, а Юсуфа загрызли. Потому что за родного Юсуфа им не придется отрабатывать на чужих пастбищах, а за чужую скотину – да.
3
Но, как ни старались братья на все лады громко расхваливать Юсуфа, никто не хотел брать тщедушного мальчика в подмастерья, – слишком хлипкого телосложения тот был. А может быть, братья не очень-то и хвалили своего младшего братишку, потому что на самом деле завидовали Юсуфу. Завидовали тому, что он был любимым сыном их отца. А, как известно, зависть не дает восхищаться в полный голос. Потому что прогнивший изнутри человек может только завидовать и гнобить, как завидует каждому сильному духу и гнобит его этот трухлявый город.
Вот и братья в конце концов просто бросили Юсуфа в одном из дворов-колодцев города. Завели, попросили подождать, а сами через подворотни и проходные дворы скрылись из виду. Этот двор на Большой Конюшенной всегда был проходным и выводил на набережную Мойки.
Долго стоял и плакал Юсуф мелкими, но горькими слезами в каменном лабиринте, вторя питерскому осеннему дождю. Слезы мешались с каплями и падали в раскисшую грязь. Но, на счастье Юсуфа, за этим двором и домами вокруг присматривал бездетный дворник Сафар. Он пожалел Юсуфа и решил взять его себе в приемные сыновья.
В то время дворники, многие из которых были татары, непьющие и работящие, выполняли функции современных жэков и дэзов. Ходили на каналы и канавки за водой, если в доме не было водопровода. А питьевую закупали у водовозов для любящих поспать богатых постояльцев. Запасали дрова или уголь на зиму для квартирантов: скупали повозками, чтобы потом перепродать, кололи и складывали в подсобных сарайчиках или под черной лестницей, которую и отапливали зимой. Нагревали воду по необходимости и делали изо льда ледники-холодильники в погребах. Припасали керосин на случай отключения электричества.
4
Меддах рассказывал Мураду, словно мать, сказку на ночь. А Мурад чувствовал, как его бросает то в жар, то в холод, когда он представлял себе Юсуфа за работой в ледяном погребе или у печи.
– В общем, – продолжил меддах, – дворники были незаменимыми во всех отношениях и даже выступали в роли советников и помощников по хозяйственной части у захлопотавшихся в своих служебных и государственных делах горожан.
К тому же почти во всех доходных домах дворники дежурили у кованых решеток ворот. Стоя на страже общественного порядка, они сотрудничали с городничими и охранкой. Следили за жильцами и постояльцами: кто к кому, во сколько и зачем приходит.
Время было неспокойное. Террористы всех мастей покушались на традиционные устои общества. Каждый день кого-нибудь убивали. Шпики сновали туда-сюда – за всем нужен глаз да глаз. Поди разберись, кто здесь убийца, а кто подставной агент.
Богобоязненные, непьющие мусульмане были надежными помощниками государства. Работы было невпроворот, и пожилой Сафар-ага чувствовал, что его артели требуется еще один подельщик. К тому же у них с супругой не было собственных детей, а тут словно сам Всевышний послал ему мальчика родных кровей, да такого смышленого – и откуда, спрашивается? Не иначе это знак судьбы, рассудил Сафар-ага и приютил паренька. В артели всегда старались брать либо односельчан, либо единокровцев.
Кроме того и супруге его, Тахире-апе, требовалась помощь на кухне. Ведь она едва справлялась со своей ролью «матки», жены старшего дворника, не успевала готовить харчи на всю артель. Иди-ка, приготовь на такую ораву похлебки и гречневой или пшенной каши. А Сафар-аге за право быть старшим дворником приходилось расплачиваться, эксплуатируя жену. Ведь только старший дворник артели мог себе позволить иметь супругу.
