Он опять скребет дверь в подвал. Эта дверь уже вся исцарапана его маленькими, но острыми коготками. Наверное, подобные вещи должны меня огорчать. Джек точно рассердился бы. Но мне все равно. Я знаю, что в мире существуют проблемы посерьезнее.
Этот пес, который, скорее всего, являет собой помесь йоркширского терьера с еще какой-то породой, живет у нас уже пять дней, и когда он не возлежит в своей корзинке в прихожей, то отчаянно пытается пробраться в подвал. Можно подумать, что он зарыл там косточку и теперь хочет ее забрать.
Бутч прекращает царапать дверь, оборачивается, садится и смотрит на меня. Он устал.
— Я уже сказала тебе — нет, — отвечаю я на его жалобный взгляд.
Он лает.
Нашу борьбу характеров прерывает звонок в дверь. Поначалу мне хочется его проигнорировать. Почему бы не сделать вид, что меня нет дома, и не позволить человеку, кем бы он ни был, уйти восвояси? Но я понимаю, что вряд ли это случайный посетитель, которого я имею полное право не впускать. Скорее всего, это кто-то из моих родных или знакомых. Сначала он будет звонить в дверь, потом позвонит мне на мобильный. Если я не отвечу, он позвонит Джеку, который примчится меня спасать, несмотря на то, что он только-только вышел на работу после аварии. Но к этому моменту дверь дома уже могут взломать спасатели, полиция или пожарные.
— Мы еще вернемся к этому разговору, — обещаю я Бутчу, направляясь к входной двери.
— Дин-дон, вас беспокоит Грейс Клементис!
Она цветет, являя собой воплощение женщины, очень серьезно относящейся к своей красоте. В руках у нее чемоданчик от Луи Виттона, в котором она хранит маникюрный набор. До аварии Грейс использовала меня как бесплатную школу красоты, потому что учиться быть красивой — одно из ее увлечений.
— Кажется, Бог услышал мои молитвы, — заявила она, когда я встретилась с ней снова, на этот раз как с одной из подруг Джека. — Мало того что Джек начал встречаться с очаровательной девушкой, так она, к тому же, еще и оказалась косметологом. Наверное, я чем-то заслужила это в своей прошлой жизни.
Я смотрю на нее недоумевающе. Неужели она хочет, чтобы я дала ей урок? Я еле хожу. Мне с трудом удается связно мыслить. Не то чтобы урок косметологии являлся последним пунктом в списке моих приоритетов, но то, что он находится в нем достаточно низко — в этом нет никаких сомнений.
— Мне кажется, что за последние две недели ты совершенно запустила свои ногти. Поэтому тебе просто необходим человек, способный сделать тебе профессиональный маникюр. Та-дам! — Она делает пируэт и приседает в реверансе. — Перед тобой именно такой человек.
В реальной жизни она работает начальником отдела маркетинга крупного банка.
Я молчу. Что ей сказать, чтобы это не прозвучало слишком грубо и не задело ее?
— Видишь ли, малышка, я никуда не уйду, пока не сделаю тебе маникюр, поэтому мы можем сделать это по-хорошему или по-плохому.
Я отступаю на шаг в сторону, впуская ее в дом, и она довольно улыбается. Бутч поднимает голову и смотрит на нее из своей корзинки в прихожей. Решив, что она ему нравится, он приветственно лает.
— Привет, малыш. Какой же ты хорошенький! — снова улыбается Грейс.
Он радостно лает в ответ, косится на меня, удовлетворенно кладет голову на подстилку и закрывает глаза. Я в очередной раз удивляюсь способности Грейс очаровать кого угодно.
— Каким был Джек, когда умерла Ева? — спрашиваю я у Грейс.
Мы сидим за кухонным столом. Между нами разложены инструменты Грейс, справа от меня радугой сверкают ряды флакончиков с лаком. Она работает молча, сосредоточенно массируя мои руки и втирая в них роскошный крем. Она очень осторожна, потому что моя левая кисть еще очень болит после аварии. Потом она принимается удалять остатки лака с моих ногтей, готовя их к нанесению основы.
Кисточка для основы останавливает свое продвижение от ногтевого ложа до кончика ногтя указательного пальца левой руки.
Грейс еще ниже наклоняет голову.
Она медлит, пытаясь взять себя в руки, прежде чем продолжить. Я впервые спрашиваю ее о Еве. Я впервые ощутила такую ревность. Но то, что Джек постоянно зовет во сне Еву, постепенно лишает меня самообладания. К этому примешивается сказанное женщиной-полицейским. В итоге мною начинают овладевать уныние и подавленность. Я думала, что выздоравливаю и мое состояние улучшается, но теперь понимаю, что ошибалась. Мне не удается избавиться от чувства, что Джек что-то от меня скрывает. Он сам не свой, и я хочу понять: это последствие его душевной травмы или его гложет что-то другое?
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она.
— Я хочу знать, каким он был, как он себя вел. Он говорил мне, что вел себя плохо, но я не понимаю, что это означает.
Кисточка снова повисает в воздухе.
— Это означает, что он стал другим человеком.
Она поднимает голову. Волна белокурых с медовым оттенком волос, которые она скрутила в узел на затылке, чтобы они не мешали ее занятию, плавно высвобождается и ниспадает на плечи, обрамляя лицо. Я завидую ее волосам. Но дело не только в этом. Я завидую ее способности в случае необходимости прятаться за своими волосами. Более того, я завидую ее женственности. Она женщина до мозга костей.
— Ее смерть его чуть не сломала. Казалось, что он изорван в клочья и не рассыпается только благодаря коже. Он постоянно был злым и раздраженным. Он бросался на окружающих. Я вообще не понимаю, как ему удалось не лишиться работы. Он беспрестанно пил. Я пыталась ему помочь. Мы все пытались ему помочь. Но, несмотря на все наши усилия, он нас не слышал.
— Так что же заставило его измениться?
Она задумывается и смотрит куда-то вдаль.
— Я не люблю об этом вспоминать, но… В общем, где-то через полгода после того, как она умерла, он на целый день «вошел в пике», а потом сел за руль и приехал к нам домой. Руперт взорвался. Никогда в жизни я не видела его таким разгневанным. Он разозлился на Джека, потому что тот подверг опасности не только свою жизнь, но и жизни множества людей на улице. Он боялся, что с Джеком может случиться что-то подобное, но в тот раз он пришел в такую ярость, что даже не разрешил Джеку остаться. Он запихнул его в свою машину и привез сюда. Я сказала, что останусь и прослежу, чтобы с ним ничего не случилось. Руперт уехал. Он был все еще слишком зол.
Что касается меня, то я тоже была сыта по горло. Я поняла, что Джек намерен себя убить и я потеряю еще одного друга. Когда Джек проснулся и увидел, что я вся в слезах, он подумал, что я оплакиваю Еву, и начал меня утешать. Я сказала ему, что плачу оттого, что мне кажется, будто он тоже умер, и что, учитывая его нынешнее поведение, его смерть — это только вопрос времени.
Он озлобился и ответил, что не видит смысла в жизни. И тут мой страх за него сменился гневом. Подумать только, мы все пытаемся ему помочь, а он, оказывается, поставил на себе крест! Ему не было до нас никакого дела, потому что он думал только о Еве. Я сказала ему, что он самовлюбленный ублюдок, и уехала. Когда он приехал за своей машиной, то попытался извиниться, но я его даже не впустила. Я подошла к окну второго этажа, швырнула ему ключи от машины и велела ему… убираться ко всем чертям, потому что так мне будет легче пережить его смерть, когда он в конце концов ее найдет.
