Джолли смотрела на него, забыв даже вовремя дышать. Что он сказал? Про кого он это сказал? Она спит? Бредит? Плохо слышит?
— Вот теперь я тебя и вправду напугал…
— Я не испугалась. Повтори, что ты сказал.
— Пожалуйста. Я тебя люблю. Я не представляю себе иного счастья, чем просыпаться с тобой рядом всю свою жизнь, говорить с тобой, смеяться с тобой, ссориться с тобой, даже — если это необходимо — получать от тебя полную кастрюлю взбитых белков на голову!
— Я… Ты… Ты знаешь, что твоя бабушка ударила твоего дедушку сковородкой по голове, чтобы он понял, что любит ее?
— Что? Моя бабушка?! Истинная леди?!!
— Это точно.
Во взгляде Артура промелькнул живейший интерес.
— И что, сработало? Хотя, о чем я спрашиваю! Они жили совершенно счастливо в течение пятидесяти лет! Джолли, душа моя, скажи, неужели ты все это проделывала со мной, потому что любишь меня?
Она расхохоталась, и в комнате сразу стало светлее.
— Не совсем так. Вернее, не потому, что я люблю тебя. Я просто тогда не понимала, чем же ты меня так выводишь из себя.
Артур в тревоге ждал продолжения. Если мужчина вызывает у женщины столь сильную ярость, значит ли это, что…
— Артур Фергюсон! Я влюбилась в тебя по уши, до смерти, до потери пульса и разума! Я люблю тебя.
— Джолли Лавернье, я влюблен в тебя еще сильнее, в чем и признаюсь. Я люблю тебя! Ты выйдешь за меня замуж?
Джолли со свистом втянула воздух.
— Ты уверен, Артур? Брак… Может, сначала стоит проверить чувства?
Ее голос предательски дрогнул на этих словах, но голос Артура был тверд.
— Нет. Нечего проверять. Я уже все понял. Любовь — это когда волшебно, бестолково, горячо, невыносимо, сладко, больно, блестяще, тихо, вполголоса, на всю катушку, это когда звезды днем и солнце ночью, когда летишь ввысь и ловишь радугу за хвост, а ангелы смеются на небесах…
Он прервал сам себя, привлек Джолли к себе и нежно поцеловал в губы. Впрочем, поцелуй был нежным и робким только полторы секунды. Потом мир вокруг взорвался, и влюбленные провалились в черную дыру, в которой было не страшно, а очень хорошо, так хорошо, что хотелось плакать и смеяться одновременно…
Джолли понятия не имела, сколько веков прошло с тех пор, как Артур Фергюсон заключил ее в объятия и стал целовать. Наконец он с трудом оторвался от ее губ и произнес, чуть запыхавшись:
— Мне кажется, я влюбился в тебя с первого же мига нашей встречи… Джолли хихикнула.
— Не верю. Я кричала на тебя. Я рыдала. Я ужасно выглядела!
— Что ж, слезы сделали тебя только милее… А когда ты улыбаешься — у меня дыхание перехватывает, честное слово. Ты выйдешь за меня, рыжая?
— Ода!
— А когда? Скоро?
— Очень скоро.
Она все еще не могла поверить, что ее обнимает человек, которому она хочет принадлежать вся без остатка, всю свою жизнь!
— Я все еще не верю, Артур… Я обещаю, слышишь, клянусь, что никогда больше не ударю тебя, и взбитые белки не вылью на голову, и…
— Солнышко, не обещай того, что не в силах выполнить. Кстати, я теперь понимаю, что часто поступал так, что у тебя просто не было другого выхода. Ты действовала… ммм, инстинктивно. Я люблю тебя, моя дикая рыжая Джолли, моя ясная девочка! Я уверен, что очень скоро ты подаришь мне близнецов — а, скорее всего, тройняшек, зная твою непредсказуемость, — и я очень этому рад! С этого мы начнем.
Джолли тихо засмеялась, прижимаясь к его груди. Судя по всему, жизнь с Артуром Фергюсоном обещала массу интересных вещей…
Эпилог
Старый Хью Мак-Фарланд отложил книгу и потянулся, глядя на закат. Под рубашкой волной прокатились могучие мускулы. Он встал и подошел к перилам каменной террасы, окружавшей средний ярус величественного замка Гленнакорах. Внизу расстилался изумрудный луг. Никаких газонов! Только англичане могли выдумать стричь вольную траву, словно это новобранец или больной тифом!
Внизу раздался многоголосый вопль. На лужайку перед домом выкатились Три Шотландских Дьяволенка, пяти лет от роду. Все трое были равномерно покрыты слоем грязи и пыли, у каждого в руках был меч, любовно вырезанный их прадедом из букового полена, в волосах, отливающих боевой медью, торчали пестрые перья настоящих белоголовых орлов (индюшка Пегги до сих пор жалобно клокотала на птичьем дворе, жалуясь на свою горькую судьбу).
Они остановились, как по команде, задрали рыжие головенки и одарили старого Мак-Фарланда сиянием сине-зеленых глаз. Старик помахал им со стены, и мальчишки с гиканьем помчались прочь.
Мак-Фарланд смеялся. Негромкий звук за его спиной заставил старика обернуться. В еле-дующее мгновение он уже подбрасывал высоко в воздух двух оглушительно хохочущих девчушек лет трех. Излишне говорить, что и удравшие индейцы, и хохочущие девчонки были похожи, словно горошины из одного стручка.
Высокая, стройная женщина, улыбаясь, вышла на террасу и остановилась в отдалении, глядя на возню патриарха Гленнакораха со своими правнучками.
— Папа, ты их балуешь.
— Мег, девочка, не говори глупости! Эй, горлицы мои, летите-ка к бабушке Мегги! Хватит ей играть молоденьких девиц, пора побыть бабушкой. А где Солнышко?
— Папа, я как раз хотела тебе сказать… Я очень волнуюсь, мне кажется, они с Артуром ссорятся.
— Опять? Последний раз это закончилось двойней. Кого ждем теперь?
— Папа! Это серьезно! Они же в оружейной комнате!
— Ничего, у Мак-Фарландов крепкая голова. А, вот и они. Арчи, внучек, почему ты держишься за плечо? Солнышко, ты промахнулась?
Старый Мак-Фарланд легко подхватил свою миниатюрную внучатую невестку на руки, и Джолли Фергюсон весело рассмеялась.
— Нет, он сам упал. Я сказала, что у нас будет мальчик, а Артур удивился, почему только один.
— Я не удивился, я просто не поверил.
— Кто-нибудь знает, где мой муж?
— На кухне, где же еще…
— Дьяволята, ау! Найдите дедушку Жюля и скажите, что у нас скоро будет еще один братик.
— Горлицы мои, не прыгайте так по своему прадедушке, он уже старенький…
— Папа!
— Дед!
— А ну, кто первый добежит до озера?!
— Дед!
— Папа!
Солнце садилось за меловые горы. Завтра оно встанет опять. И послезавтра. И еще, и еще…
Потому, что солнце вечно. Потому, что любовь бесконечна. Потому, что счастье — для всех.
