Книга Оттепель. Льдинкою растаю на губах - Ирина Муравьева

Хрусталев не находил себе места. Ко всем его тревогам и неприятностям прибавилось еще и то, что, оказывается, Егор сходит с ума по его женщине. Как будто он сидел за столом и ел свой обед, а в эту секунду по плите пробежала мышь и сразу куда-то исчезла. После этого есть расхотелось и каждый кусок начал застревать в горле. Он вдруг представил себе, как вихрастый и возбужденный Мячин обнимает Марьяну потными руками и своим слюнявым ртом дотрагивается до ее губ. Его передернуло. Вернувшись с «Мосфильма», где он напрасно потерял время, потому что никаких съемок так и не было, но они с Люсей долго и нудно обсуждали детали натуры, он лег на тахту и достал новую бутылку пятизвездочного. В дверь позвонили. Марьяна стояла на пороге, бледная, в очень красивом белом платье с черными кружевами по вороту. Он внимательно осмотрел ее с ног до головы.

— Куда это ты нарядилась? Ко мне?

— К тебе.

Опять ее губы дрожат. И что теперь делать? Он очень хотел ее. Очень. До остервенения хотел, но при этом… Зачем ему эта овечья покорность? Потом, после страсти, наступит досада. А может быть, даже и злость, раздраженье. Она ведь девчонка, она влюблена, глядит на него снизу вверх, еле дышит. При этом в ней есть что-то просто волшебное: ладонью слегка проведет по груди, и он весь в мурашках, весь тает.

— Пришла? Заходи, — сказал он, усмехнувшись.

— Ты можешь, конечно, меня просто бросить, — сказала она. — Просто бросить, и все. Но мне так хотелось взглянуть на тебя. Взглянуть, попрощаться и сразу уйти.

Он с силой втянул ее в квартиру, поднял на руки (хорошо, что не успел напиться!) и положил на кровать.

— Пожалуйста, ты не бросай меня, ладно? — шепнула она. — Не могу без тебя.

Было бы лучше, если бы Марьяна догадалась исчезнуть вскоре после того, как все закончилось. И он бы заснул крепким, радостным сном. Каким спят мужчины, когда все закончится. Но она не знала самых простых вещей и не понимала того, как он устроен. Ей хотелось быть рядом с ним, и надеть его рубашку на свое голое тело, и проверить, что есть у него в холодильнике, потому что он так сильно похудел за эти три дня. Она все и сделала так, как хотела: надела рубашку на голое тело, открыла его холодильник, проверила, потом ужаснулась тому, что там пусто, и сразу сказала, что купит продукты и все приготовит…

— Какие продукты? — спросил он, мрачнея. — Пойдем перекусим…

— А после вернемся сюда?

— Ну, не знаю… Работы по горло.

— Конечно, работай! — Она улыбнулась. — Но, знаешь, тут рядом готовят служебных собак. Ты не знаешь?

— Собак? — спросил Хрусталев и зажег сигарету.

— Вот видишь? Ты даже об этом не слышал! Пойдем тогда в клуб, познакомишься с Темой.

— С каким еще Темой?

Блестя глазами, она торопливо рассказала ему, как любит собак, и вообще всех животных, и как они с Санчей просили собаку, но у бабушки начинается астма от шерсти, поэтому дома собаку держать нельзя, и она еще в школе записалась в этот клуб, где собаки проходят подготовку к военной службе, она записалась, чтобы ухаживать за этими собаками, расчесывать их, и кормить, и ласкать, ведь им не хватает внимания и ласки, и Тема был просто щенок, неуклюжий, смешной и чудесный щенок, но к военной службе он с самого начала был непригоден именно из-за этой своей медлительности и неуклюжести, поэтому на него, в конце концов, махнули рукой, но оставили здесь, при клубе, и раньше она навещала его два раза в неделю, а с тех пор, как появился Хрусталев, совсем забросила, и Тема, конечно, ужасно соскучился.

— Пойдем, ты полюбишь его. Он чудесный! Мне в прошлом году его дали на день. Мы взяли со Светкой такси и поехали в Серебряный Бор. И я пошла плавать. И, знаешь, у него началась истерика. Он выл на весь лес, все сбежались. Потом он доплыл до меня и начал спасать. Я, правда, чуть не утонула тогда. Он лапы свои положил мне на плечи и стал разворачивать к берегу. Ужас! Кричу ему: «Тема! Не смей! Я плыву!» А он воет, лает, чуть не захлебнулся!

Конечно, было бы в сто раз лучше, если бы они уехали в Ленинград. Там бы, наверное, все то, что происходит с ним сейчас и о чем он не может рассказать никому, не накатывало бы с такой силой. А здесь он постепенно начинает чувствовать себя как червяк под микроскопом. Почему он постоянно раздражается на эту девочку, милее которой не бывает на свете? Почему он сказал ей, что они не вернутся обратно к нему, не разрешил сварить какой-нибудь суп, почему им было не остаться вместе до утра? Она щебетала и смеялась, заглядывая ему в лицо и блестя глазами, а он вышагивал рядом, курил одну сигарету за другой и машинально кивал головой, делая вид, что прислушивается к ее доверчивому щебетанью…

Они подошли к ограде мрачного административного здания с вывеской «Клуб собаководов», Марьяна показала сторожу пропуск, сказала, кивнув на Хрусталева, «он со мной», и тут же огромная, лохматая овчарка вылетела из будки и с радостным лаем бросилась им навстречу. Марьяна, раскинув руки, опустилась на корточки, и собака моментально облизала ей все лицо.

— Хороший мой! Очень соскучился? Темочка!

Она крепко прижала к груди лохматую морду и обернулась к Хрусталеву:

— Не бойся его! Ну, не бойся, пожалуйста! Погладь его, он никогда не кусается!

Хрусталев протянул руку, чтобы потрепать собаку по голове, но Тема, оскалившись, злобно, тоскливо, как будто бы встретил врага и предателя, изо всей силы цапнул его за запястье. Закапала кровь.

— Тема! Что ты? Зачем? — спросила Марьяна, бледнея. — За что?