– Я дома.
– Мы думали, тебя похитили или еще чего стряслось.
– А он где?
– Да там, в порту. Я сказала, чтоб он не волновался. Мы справимся. Ты на работе была?
– Ага. Выгнали.
– Ох, Морверн! – вздохнула она и засмеялась. – Что же с вами, Калларами, делать? Может, подвернется какая-нибудь работенка в отеле до окончания сезона?
Телефон запищал, требуя еще одной монеты. Я уставилась в потолок.
– Морверн?…
Я аккуратно повесила трубку, послушала, как дождь барабанит по крыше, толкнула дверь. Коротким путем добралась до каменной «причуды», стараясь не растянуться в потоках грязи. С верхней площадки лестницы Иакова поглазела на порт и рыбацкие суденышки у причала. Попробовала разглядеть то место за Комплексом, ближе к горам, где перевал уходит на запад, к деревне за электростанцией, но увидела лишь облака, бегущие над оранжевыми огнями уличных фонарей.
Спускаясь по лестнице Иакова, я старалась огибать лужи. Вода хлестала с утеса выше. Лавочки стояли пустые – ни одной целующейся парочки. Я посмотрела вниз на темную улицу под утесом и тусклые огни дежурного заведения Рыжего Ханны – «Бара политиков».
Я толкнула дверь, стряхивая воду с рукавов кожанки. Все оборачивались и провожали меня взглядами, пока я шла к холодильной камере, где мясник Пови хранил свои припасы и куда «политики» поставили бильярдный стол – больше он никуда не влезал. Я просунула голову в дверь: вокруг стола топтались пятеро мужиков, двое играли. Один из зрителей отводил в сторону большой шмат мяса, свисавший с крюка, чтоб игрок мог хорошо прицелиться. Остальные дышали на руки.
– Глянь, стриптизерша! – ляпнул парень в спецовке.
– Ты чего? Это ж девочка машиниста, – сказал другой.
Я отошла к стойке:
– Рыжий Ханна был здесь сегодня?
– Да он уж который день не заглядывает, – произнес голос позади меня.
Я оглянулась. Там сидел старик, совсем седой, на глазах слезы – он их все промокал платочком. Впрочем, старый был далек от рыданий, на столе перед ним стояла двойная порция.
– Я – Тод Столб, а ты – Морверн, дочь Рыжего Ханны, работаешь в супермаркете, да?
– Больше уже не работаю. Так вы его видели?
– Давненько не видывал. Это не в его духе – так долго пренебрегать нами.
– Есть хоть подозрение, где он может быть?
– Ни тени. Ты б лучше приземлилась здесь да порадовала старого дурака. Чем себя побалуешь?
– Не пойдет. Я не смогу ответить тем же.
– Да садись ты! Рыжий Ханна с меня шкуру спустит, если узнает, что ты здесь была, а тебя не угостили. Это ж вечер клуба Буднего дня. А ну-ка, принесите девушке с потрясным загаром выпить!
– «Саутерн комфорт» и лимонад, пожалуйста, – заказала я.
– Чего? – не понял бармен.
– «Саутерн комфорт».
– Такого не держим.
Я посмотрела на бутылки:
– Тогда «Свитхарт стаут», пожалуйста.
Я присела возле Тода Столба. Из-за дверей морозильной камеры неслись возгласы – парни делали ставки.
Ввалилась толпа народу – сплошь молодняк, мокрые до нитки, с пакетами. Тод Столб подтолкнул меня локтем:
– Глянь! Клуб Буднего дня.
Народ разместился на скамейке и принялся разделывать перочинным ножиком буханку и большой блок плавленого сыра.
Тод Столб говорит:
– Кормим пять тысяч. Не перевелся еще дармовой супчик в этих краях. Они же все на пособии, так что мы все вносим по пятьдесят пенсов и, когда приходит время вечеринки, устраиваем себе небольшое угощение.
Один из старших в клубе Буднего дня выкрикнул:
– Это что, твоя внучка, Столб?
– Нет, дочь Рыжего Ханны.
– Что ж теперь, революцию устраивать? Мы поддержим, только это дело вам, молодым, проворачивать надо.
– Ага, мы за тебя постоим, – подхватил Тод Столб.
Я кивнула.
– Ты не отца своего ищешь, дорогуша?
– Его.
– Что, не слышала новость? Знаю, где ты его наверняка найдешь сегодня. Как и добрую половину других «святош Вилли».[13]Все они сегодня на соседней улице. В «Западню» стриптизерш пригласили, так все железнодорожники там. Каково, а? – засмеялась пожилая женщина.
Один из парней, торчавших в морозилке, вышел и говорит:
– Так что, я колпаки снимаю?
– Ага, – кивнул бармен.
Парень из морозилки встал на длинный ряд сидений и начал отвинчивать стеклянные плафоны с ламп над ними. Еще несколько местных принялись ему помогать.
– Зачем это? – спросила я.
– Чтоб можно было на сиденьях плясать, когда начнется самый разгул, – объяснил Тод Столб.
– Правда? – хихикнула я.
Парни в морозилке прекратили игру и уложили бильярдные шары на полу в треугольник. Малый в спецовке вытащил из-за пазухи хорька, позволил ему соскользнуть с руки на руку, затем сунул в среднюю лузу бильярдного стола. Хорек метнулся в углубление, а парни делали ставки, споря, из какой лузы он вынырнет.
– Вот, – сказала я, вручая пожилой хранительнице казны пятьдесят пенсов.
Она протянула мне толстый ломоть хлеба с сыром:
– Ты сделала недельный взнос.
– Хорошо, – кивнула я, впиваясь зубами в ломоть, и допила свое пиво.
Я понемногу отогревалась среди всей этой болтовни.
– Пойду, пожалуй, – пробормотала я, поднимаясь.
– Ну что ж, надеюсь, ты разыщешь его, – напутствовал Тод Столб.
– В тот же час на следующей неделе, – напомнила женщина из клуба Буднего дня.
– Заметано, – подтвердила я.
– Значит, увидимся на следующей неделе, если революция не грянет, – хохотнула женщина.
– Ага, если не грянет.
Выставив перед собой зонтик, я выскочила от «политиков» и направилась за угол, к дамбе. Ветер свистел, и море билось о стену, перехлестывая через нее, поэтому машины огибали самый опасный участок, где на дороге валялись водоросли и ящик для рыбы. Окна пекарни были усеяны брызгами, и пара служителей, стороживших вход в «Западню», надели зюйдвестки вдобавок к шерстяным пальто.
– Оставь надежду, всяк сюда входящий! – выкрикнул один из служителей.
– Всегда так поступаю, – бросила я в ответ.
Внутри было битком набито и жутко душно. Все были здесь, обычные мужики, обычные парни с обычными лицами и обычными задницами.
