Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Чуть дальше от берега на той стороне было Сердце Тьмы, которое переоборудовали под пятизвездочную гостиницу.
К Историческому Дому (где когда-то шептались предки с жесткими одеревенелыми ногтями на ногах и запахом географических карт изо рта) теперь нельзя было подойти со стороны реки. Он повернулся к Айеменему спиной. Отдыхающих доставляли в гостиницу по лагунам прямо из Кочина. Они приезжали на быстроходном катере, за которым шли под углом две пенистые волны и оставалась радужная пленка бензина.
Вид из окон гостиницы открывался сказочный, но около нее вода тоже была мутная и отравленная. Вдоль берега стояли плакаты со стилизованно-каллиграфическими надписями: «Купаться запрещено». Была построена высокая стена, чтобы не видно было трущоб и чтобы они не вползали в имение Кари Саибу. С запахом, правда, бороться было труднее.
Но для купанья в гостинице имелся бассейн. А для подкрепления сил в ее меню – испеченный в тандуре свежий морской лещ и блинчики «сюзет».
Деревья по-прежнему были зелеными небо – синим, и это что-нибудь да значило. И Гостиничные Люди вовсю рекламировали свой неблагоуханный рай – «Божью страну», как они именовали его в своих буклетах, – потому что они знали, эти мудрые Гостиничные Люди, что к запаху, как и к чужой бедности, привыкают. Это вопрос дисциплины. Который решается Аккуратностью и Кондиционированием Воздуха. Ничем больше.
Дом Кари Саибу был отремонтирован и покрашен. Он стал центром затейливого комплекса, изрезанного искусственными каналами, через которые были перекинуты мостики. На воде покачивались лодочки. Вокруг старого бунгало колониальной эпохи с его широкой верандой и дорическими колоннами появились деревянные строения поменьше и постарше – родовые дома, купленные хозяевами гостиницы у старинных семейств и пересаженные сюда, в Сердце Тьмы. Этакие Исторические Игрушки для богатых туристов. Как снопы, приснившиеся библейскому Иосифу, как индийцы-просители на приеме у английского судьи, старые дома, обступившие Исторический Дом, взирали на него с подобострастием. Гостиница называлась «Наследие».
Гостиничные Люди любили рассказывать отдыхающим о том, что самое старое из этих деревянных строений с его обшитой панелями неприступной кладовкой, где мог поместиться годовой запас риса для небольшой армии, – это родовой дом самого товарища Э. М. Ш. Намбудирипада, «Мао Цзэдуна Кералы», как объясняли непосвященным. Мебель и старинные вещицы, проданные вместе с домом, были выставлены на всеобщее обозрение. Тростниковый зонтик, плетеная кушетка. Деревянный сундук для приданого. Объяснительные таблички гласили: «Традиционный керальский зонтик», «Традиционный сундук для приданого».
Итак, обе они – История и Словесность – оказались на службе у коммерции. Карл Маркс и Курц взялись за руки и встали у причала, чтобы приветствовать богатых гостей.
Дом товарища Намбудирипада стал гостиничной столовой, где не вполне еще загорелые туристы в купальных костюмах пили прямо из скорлупы нежное кокосовое молоко и где старые коммунисты, одетые в яркие народные костюмы, разносили подносы с напитками, придав туловищу легкий почтительный наклон.
По вечерам ради Местного Колорита перед отдыхающими выступали с усеченным представлением танцоры катхакали. «Их внимания надолго не хватает», – объясняли танцорам Гостиничные Люди. Поэтому древние повести сжимались и обрубались. Шестичасовая классика превращалась в двадцатиминутный скетч.
Представление давалось у плавательного бассейна. Пока барабанщики били в барабаны и танцоры исполняли свой танец, отдыхающие с детишками плескались в воде. Пока Кунти открывала Карне на речном берегу тайну его рождения, влюбленные натирали друг друга кремом для загара. Пока ведьма Путана поила младенца Кришну своим отравленным молоком, пока Бхима потрошил Духшасану и омывал волосы Драупади в его крови, папаши играли в сублимированно-эротические игры со своими подросшими дочками.
Заднюю веранду Исторического Дома (где орудовал отряд прикасаемых полицейских, где был прожжен надувной гусенок) забрали стенкой, и там была устроена просторная гостиничная кухня. Ничего более серьезного, чем шашлык и заварной карамельный крем, теперь там не затевалось. Весь Ужас остался в прошлом. Его перекрыли ароматы готовки. Его заглушили голоса поваров. И веселый стук-стук-стук ножей, мелко рубящих имбирь и чеснок. И звуки, сопровождающие потрошение небольших млекопитающих – свиней, коз. Или резку мяса. Или чистку рыбы.
Одна вещица лежала там, погребенная в земле. Под травой. Под июньскими ливнями – вот уже двадцать три года.
Сущая мелочь.
Без которой мир запросто обойдется.
Детские наручные пластмассовые часики с нарисованными стрелками.
Показывающими без десяти два.
За Рахелью увязалась ватага ребят.
– Эй, ты, хиппушка, – закричали они, припозднившись на двадцать пять лет. – Кактебязвать?
Кто-то из них кинул в нее камешек, и ее детство пустилось наутек, размахивая худыми ручонками.
* * *
На обратном пути Рахель, обогнув Айеменемский Дом, вышла на главную улицу. Здесь тоже людские жилища выросли, как грибы, и лишь из-за того, что они лепились под деревьями и к ним от улицы вели только узенькие непроезжие тропки, Айеменем еще сохранял остатки прежнего сельского облика. По числу жителей он уже стал небольшим городом. За нежной завесой зелени таилась упругая людская масса, готовая выплеснуться по первому же сигналу. Чтобы забить до смерти неосторожного шофера автобуса. Чтобы разбить ветровое стекло машины, осмелившейся ехать здесь в день забастовки, объявленной оппозицией. Чтобы украсть у Крошки-кочаммы ее импортный инсулин и ее булочки с кремом, проделавшие дальний путь из коттаямской кондитерской «Бестбейкери».
Товарищ К. Н. М. Пиллей, хозяин типографии «Удача», стоял у забора и разговаривал с соседом. Товарищ Пиллей скрестил руки на груди и крепко, с видом собственника обхватил пальцами свои подмышки, словно кто-то только что попросил их у него взаймы и получил отказ. Сосед за забором с напускным интересом перебирал фотографии, которые вынул из прозрачного пакетика. Большей частью они изображали сына товарища К. Н. М. Пиллея по имени Ленин, который жил в Дели и руководил малярными, сантехническими и электротехническими работами в посольствах Нидерландов и Германии. Чтобы у клиентов не возникало опасений по поводу его политических пристрастий, он слегка переименовал себя. Левин – вот как он теперь себя называл. П. Левин.
Рахель попыталась пройти незамеченной. Глупо с ее стороны было на это рассчитывать.
– Айо, Рахель-моль! – прокричал К. Н. М. Пиллей, мигом узнав ее. – Оркуннилей? Помните? Дядю-Товарища?
– Уувер, – сказала Рахель. – Да, конечно. Еще бы она не помнила.
Его вопрос и ее ответ были всего-навсего данью вежливости. Оба они знали, что есть вещи, которые можно забыть. И что есть вещи, которых забыть нельзя; которые восседают на пыльных полках, как чучела птиц со злобными, глядящими вбок глазами.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
