— У меня, тут, семейная проблема. — и он показал ответ из «дома Малютки».
— Ты об этом! Не беспокойся, он в хороших руках. Все же думали, что ты погиб. В общем, его усыновили одни очень хорошие люди.
— Но я же живой!
— Живой, живой. Тут, с кондачка, так сразу не решить, майор. Мне посоветоваться надо.
— То есть, вы знаете эту Иванову.
— Да, знаю. Ребенок твой: как за каменной стеной. За него не беспокойся. Кто ж знал, что это ошибка. Да и куда ты его сейчас денешь. И фамилию ему твою оставили.
Тут до Дмитрия дошло!
— Красовская?
Сергей Георгиевич прикрыл глаза и мотнул головой.
— Понимаешь, у Филиппа Сергеевича детей быть не может, вообще, врачи в своё время залечили. А тут такое дело: влюбился он в молодую, красивую и очень властную женщину. Она из него верёвки вьёт. И здесь его в оборот взяла. Я уж не знаю, что у вас с ней было, но, как только она узнала, что ты погиб, она в самолёт, и в Краснодар, назад вернулась с ребёнком и поставила вопрос ребром. А мне очень не хочется делать ему больно. Да, и тебе лучше, чтобы он, пока, побыл там. Куда ты его? Ты ж на фронте, а тут, как не планируй, всё равно от судьбы никуда не денешься. Отпуск дать могу, но если пообещаешь мне в Севастополь не ездить.
— Ох, Сонька-Сонька! У нас с ней никогда ничего не было. Только, что всю войну в одном подразделении служили. А так нет, ничего.
— Октябрьский очень ревнив, не надо давать ему повода для ревности.
— Я понял, война кончится — будем разбираться. А сейчас я хочу в Феодосию съездить, к Десфине, Сергей Георгиевич.
— Отказать не имею права, но прошу: в Севастополь ни ногой! Пусть пока там никто ничего не знает. Договорились?
— Договорились!
Но, человек предполагает, а судьба располагает. Через три часа, вместе с Горшковым, Дмитрий летел в Каховку, в штаб фронта, с ними вместе летел и Гольцов, но, отпуск, похоже, накрылся медным тазом. Хотя приказ о нём, сроком на десять суток плюс дорога, лежал в кармане кителя у Матвеева. Малиновский все старые обиды забыл и вычеркнул из памяти: батальон Матвеева — гордость не только Дунайской флотилии, но и всего 3-го Украинского фронта. Так получилось, что живым десантникам звания Героев не достались, все награждены посмертно, а шестеро живых из группы Ольшанского — лежат в госпиталях. Под рукой оказался только «оживший» Матвеев. С ним и сфотографировался уже генерал-полковник Малиновский, вручив Дмитрию вторую Звезду. Заметив, что Дмитрий сильно прихрамывает, Родион Яковлевич распорядился отправить его в Ялту, в санаторий ВВС, на отдых и продолжение лечения. К тому же передал ему, вспомнив давнишние проделки с транспортом, новенький «Додж». Обласканный начальством, с новым отпуском, уже на месяц, после совещания Дмитрий отправился в Крым, предварительно основательно «ограбив» фронтовой вещевой склад, так как имел предписание об этом от командующего. Всё своё было в Николаеве. Двое суток он добирался до туда. Особенно тяжёлый участок был от Каховки до Приветного. Руль можно было не держать: колея такая, что выскочить из неё невозможно. И по степи не поедешь, кругом минные поля, работает целая армия сапёров. Так 16 часов и двигался в колонне. Дальше чуточку проще, и дорога получше, но всё равно медленно. Зато после Симферополя, дорога оказалась свежеуложенной, довольно хорошо отремонтированной. Только постов НКВД и «комендачей» было выше крыши! Очень тщательно проверяли документы. Причину такой бдительности он понял уже в санатории! В соседней Ливадии было полно американцев, англичан и наших. Поговаривали, что там что-то важное происходит на самом уровне. На рейде Ялты стоял линкор «Севастополь», два крейсера и несколько эсминцев. В Курпаты направили в объезд через Горное. Немного поплутав по незнакомым улицам, дважды заехав в тупики, наконец, добрался до санатория. Сдал документы и завалился спать. Санаторий забит ранеными лётчиками, но в палатах не более двух человек. Соседом оказался майор Виктор Канарёв, командир 5-го минно-торпедного полка. У него, тоже, конечность повреждена, и обожжена рука. Рука уже зажила, а ногу ему разрабатывают из-за сложного растяжения. Смеётся, что все травмы получил на родном аэродроме. На второй день все забегали и засуетились. Всем ходячим, вместо халатов, приказали надеть форму и все ордена, тут и выяснилось, что в санатории «живой дважды Герой». До этого особо никто не спрашивал, а Матвеев молчал. Санаторий посетили Сталин, Черчилль и Рузвельт. Вместе с ними был и вице-адмирал Октябрьский, вместе с Остряковым, командующим авиацией ЧФ. Адмирал, изумлённо, уставился на него, затем представил его Сталину и остальным:
— Начальник разведки Азовской и Дунайской Военной Флотилии, дважды Герой Советского Союза майор Матвеев, Дмитрий Васильевич. Участник Керченского, Сивашского, Мариупольского, Днепровского, Херсонского и Николаевского десантов. Один из лучших офицеров флота, товарищ Сталин.
Черчилль встал рядом, и снизу вверх посмотрел на Дмитрия.
— Он просто русский богатырь! — перевёл переводчик слова Премьера. Затем Черчилль повесил на грудь Дмитрию какой-то орден или медаль, потом американцы сделали тоже самое. Награждали всех, кто оказался в этот момент на излечении. У них есть специальные медали для этого, за ранение. У нас полагаются только нашивки, у Дмитрия их три: две красных и одна жёлтая. Представление окончилось, делегация удалилась. Офицеры с интересом рассматривали иностранные награды, пытаясь прочитать, что написано. Пятицветная ленточка, которую дали англичане, с орлом и знамёнами, выглядела симпатичнее фиолетовой американской медали. К Матвееву подошёл уже капитан 2-го ранга Касатонов.
— Товарищ майор! Филипп Сергеевич приказал Вам прибыть в Ливадию, Вас Верховный вызывает! Машина у здания.
— У меня своя.
— Вашу — не пропустят.
— А потом шкандыбать с раненой ногой обратно? Доеду, докуда пустят.
Он прошёл до «Доджа», сел в него и поехал за «виллисом» с Касатоновым. За развилкой за Ореандой, его, действительно, остановили. Он поставил машину на посту, пересел в «Виллис» к Касатонову.
Октябрьский протянул ему руку, поздоровались.
— А мы тебя, считай, похоронили. Супруга моя очень убивалась по этому поводу. Как так получилось?
— Ошибка в эвакогоспитале 18-й армии. Ранение тяжёлое, но умер от ран не я, а какой-то другой Матвеев, года рождения разные.
— Твой сын у нас, мы его усыновили. Потом поговорим, тебя вызывают на самый верх. Пойдём! — и внимательно осмотрел его форму. Они находились в здании санатория Наркомзема, вышли оттуда, и перешли в Большой дворец. Матвеева и Октябрьского обыскали, затем разрешили войти во внутрь. Там довольно долго пришлось сидеть в ожидании. В помещении никто не разговаривал. Где-то через полтора часа, подошёл офицер НКВД и пригласил с собой Матвеева. Его провели в Итальянский дворик дворца, где в тот момент находились три лидера и их переводчики. Кроме них, присутствовали один английский, один американский генералы и маршал Шапошников. Все сидели и о чем-то разговаривали.
