— Черт! «Он» уходит!
— Развернись, — велела я Анжеле.
Анжела не сказала ни слова. Молча развернулась.
— Ох! Красный свет, будь он неладен!
Я вышла из себя. Требовала, чтобы Анжела ехала быстрее! «Он» уйдет, уйдет! Я хотела удостовериться. Я плохо его разглядела.
Мы вернулись на площадь. «Притормози!» Анжела притормозила. Мы ездили по кругу. Обшаривали площадь взглядом. Меня трясло. Бутылочно-зеленого свитера нигде не видно… Не видно светлых волос цвета пшеницы…
Анжела вконец расстроилась. Загорелся зеленый свет, она медлила. Сзади гудели, поторапливая. Машина увозила меня оттуда, где я больше всего хотела остаться.
— Едем в ресторан? — решилась Анжела.
— Черт… Э… да.
Я вылетаю, хлопнув дверцей «мерседеса», как только он заезжает на стоянку ресторана. «С днем рождения, бабуля» — большими буквами висит на двери «Славного уголка» (приемы, свадьбы, семинары).
— А собаку свою ты оставишь в багажнике?
Анжела не знает, как ко мне подступиться.
От меня только что током не бьет.
Вся моя родня уже в сборе. Двадцать два бабушкиных внука и двенадцать правнуков — шуму-то от них, шуму!
— Какой бедлам!
Анжела молчит, не хочет связываться.
Я окидываю взглядом квадратный зал.
Мама и сестры о чем-то разговаривают в углу. Столы расставлены буквой П.
— Другого ресторана для бабушки не нашлось?
На меня кидается какая-то дама — слишком темная помада на губах, слишком пышная прическа. От нее разит сладкими духами.
— Я вас обжа-а-а-а-аю!
Она сует мне под нос «Бушерон», «Фред»[17]и длинные ногти цвета бордо.
А «Он» был в бутылочно-зеленом свитере.
Свитер… Бутылочно-зеленый… Шерстяной свитер… «Он» пришел на мою встречу.
* * *
— Вы изум-м-м-ми-и-и-и-и-и-тельны!
Дама, навесившая на себя половину Вандомской площади, оказывается, наша гостья.
Весь шик только в цене ее сбруи — это я понимаю сразу. Она хохочет мне прямо в лицо, аж миндалины видны.
— Ах-ха-ха-ха-хах! Не называйте меня мадам! Зовите меня просто Денизой.
Дама явно успела принять; мы уже подруги. Ее перстень, часы и ногти вместе с ее запахом оказались у меня на плече. Она тащит меня куда-то «в сторонку». Лучше бы отпустила добром. Я, кажется, ей сейчас врежу. Наверно, это написано у меня на лбу; дама убирает свой арсенал с моего плеча.
Анжела следует за нами на почтительном расстоянии.
— Я прекрасно знаю вашу бабушку… Моя мама с ней работала…
Дама объясняет мне, что всего в жизни добилась упорным трудом. Моя весьма сдержанная реакция ее не смущает, и она продолжает свои излияния:
— Моя мама скончалась… О-ля-ля, повезло же вашей бабушке! Она только что говорила мне, как гордится вами. Для меня большая честь принять такую гостью! — почти поет она.
— Где моя бабушка? — грубо перебиваю я ее.
Она куда-то тычет длинным накрашенным ногтем.
— Ваша бабушка сидит вон там. Вас проводить?
Бабушка сидит во главе буквы П, у камина, отделанного пластмассовым мрамором.
Дама боится, что я не доберусь до бабушки. Она провожает меня, обволакивая своим запахом. Не хватало на весь день пропитаться ее духами. «Надеюсь, они не такие стойкие, как кухонное амбре?» — чуть не ляпаю я.
— С днем рождения, бабуля!
Сюрприз удался. Бабушка не верит своим глазам. Из своих восьмидесяти лет она сразу скинула не меньше десяти. Мне радостно видеть ее улыбку.
А где же мама? Где мои сестры?
Я здороваюсь с кузенами:
— А? Ты приехала?
— Как видишь.
С кузинами:
— Я думала, ты в отъезде!
— Да нет…
С их детьми:
— Здравствуй.
— Здравствуйте.
С дядями и тетями:
— Ты не на работе?
— Твой крестный приедет попозже с Тони, — шепчет крестная, обнимая меня.
— У тебя потрясающее платье! Наверное, эксклюзив!
Одну из маминых сестер впечатлил мой гардероб.
Наконец подходит и мама.
— «Он» был там! — выпаливаю я, не дав ей и рта открыть.
Сестры чуть не боднули меня — слишком быстро ко мне наклонились. Вправду ли я сказала то, что сказала?
Молчание. Нам тревожно. Наш батальон смыкает ряды. Мы стоим, прильнув друг к другу, и дрожим с головы до пят.
А маме совсем худо. Она ничего больше не говорит. Даже не шевелится. Теперь стала похожа на гипсовую статую в парке. Сестры могут с ней посоревноваться в имитации садово-парковой скульптуры. У них получается не хуже. Дрожь отпустила, и мы разжимаем объятие.
— Ты его видела? — допытывается Коринна.
Она все еще сомневается, что не ослышалась.
— Да.
— Ты уверена? — настаивает мама.
— Как ты можешь быть уверена? Ты же никогда не видела его раньше.
Голос у Жоржетты так и не окреп. Она бормочет еще тише:
— Как ты его узнала?
Подошедшая к нам Анжела подтверждает:
— Точно говорю, это был он.
Ей нелегко далось это признание, но солгать она не смогла. Ее слова падают, точно нож гильотины.
— Ты говорила с ним?
Мамин голос дрожит.
— Нет. «Он» меня не дождался.
Нахлынувшая волна облегчения возвращает статуям жизнь.
Мои сестры снова начали дышать — как раз вовремя, а то бы удар хватил. Мама поворачивает голову, стараясь делать это незаметно. Не слушает ли нас кто-нибудь?
— Да «Он» все равно бы не остался, — говорит она, задним числом преуменьшая значимость события.
— Почему?
Я чувствую, что сейчас ей нагрублю. Мне не нравится ее беспечное отношение. Как будто это совсем не важно.
Тревога. «Он» вернулся. Спустя тридцать два года мы снова во власти прежних страхов. Запах не совсем белого хлеба долетает до маминых ноздрей. Неужели конца этому не будет?..
Противоречивые чувства обуревают каждую из нас.
— «Он» пришел полюбоваться на тебя. Это его право. Ничего страшного. «Он» тебя не побеспокоит… Я уверена.
