— Красавицы! Какие же вы красавицы!
А медовое вечернее солнце текло в дверь балкона и окно… Хорошо было сидеть здесь и слушать наизусть выученные рассказы. Но, словно дальний звук флейты, пропело что-то издали, и Оля встрепенулась, прислушиваясь к нему.
— Я побегу, мамочка!
И, внимательно поглядев на нее, мать не стала говорить ничего резкого. Только вздохнула:
— Ты чудесно выглядишь. Давно надо было сменить имидж.
А тетя Валя добавила:
— На маму похожа…
Дальняя флейта пела не зря: возле дома Олю поджидал Виктор. Он сидел на лавочке и встал, когда она подошла.
— Оля, вот хотел пригласить вас поехать куда-нибудь… Может, за реку?
— Поехали. Только я приведу себя в порядок.
Виктор кивнул.
— Я быстро! — крикнула она, уже убегая.
Дома встала под душ. Вода была почти холодной, но ей было жарко. И с влажными волосами в белом платье Оля через полчаса выскочила к нему… В машине играла музыка.
Оля прислушалась.
— Митяев?
— Ну.
И снова замолчали, но не тягостно, а легко. Митяев пел про то, что «лето — это маленькая жизнь». Ветерок холодил щеку. Закат горел темно-золотым и фиолетовым во все небо. Быстро проехали город, мост и свернули с шоссе к маленькому навесу, где дымился мангал и хлопотал возле трех столиков хозяин. Пили красное сухое, ели шашлык, рассказывали смешные истории о себе и знакомых. В сумерках уехали к реке. Побродили босиком по отмелям. Услышали, как поют соловьи и откликаются им лягушки, увидели, как плывет серебряный уж и плещется рыба… И все время Оля понимала, что с ней происходит счастье. Ничего похожего на прежние вымученные влюбленности, когда она боялась сказать не то и сделать не так. Все было правильно, радостно и свободно. А Виктор ухаживал за ней немного неуклюже, посмеиваясь над своей неловкостью. А потом они целовались. Ах, как они целовались! Как старшеклассники, как любовники поутру, как супруги, перенесшие разлуку. И с горящими щеками, губами и сердцем Оля вошла к себе. Они договорились встретиться утром. Завтра она должна была отпроситься с работы для этой встречи. Зачем-то она выторговала у Виктора эту отсрочку длиною в ночь. Может, для того, чтобы полнее, отчетливее осознать то, что должно произойти. Ведь им обоим было понятно — расстаться нельзя.
Ольга легла. Но не спала. Ведь там, за стеной, Виктор думал о ней. Она встала и подбежала к зеркалу — проверить, так ли хороша, как ему кажется. Так. Она была так хороша, что лучше не бывает. И снова легла, успокоенная и тихая. Повертела на пальце кольцо. И вскочила от ужаса. Сердце забилось возле горла. Кольцо! Ведь все дело в кольце. Оно привело к ней Виктора. Без кольца она только серая мышка. Люлек. И влюблен он не в нее, а в красавицу, которой она стала в результате волшебной метаморфозы и которой нет на самом деле. А она сама по себе — так, девушка неопределенного возраста. И все это счастье не для нее, а для той, которой нет и никогда не было. Она сняла темный ободок и положила на тумбочку. Схватила, надела и опять сняла. Всю ночь промаялась без сна, забылась под утро. И, проснувшись под звон будильника, долго лежала: ждала, когда можно будет застать секретаря, чтобы отпроситься с работы. Потом собиралась, будто перед свадьбой, тщательно, прочесывая каждую прядь, вычищая каждый ноготок… И, уже выходя, швырнула кольцо на пол. Но тут же кинулась искать, нашла, плача, размазывая тушь. Надела и с ним на руке дошла до двери. Вернулась и, глядя на себя в зеркало, медленно стянула с пальца. Положила на столик и торопливо, чтобы не передумать, вышла.
Виктор открыл свою дверь, не дожидаясь звонка. И обнял сразу, прижал, почти внес к себе в квартиру. Они стояли посередине его комнаты, и он жадно смотрел в Олино лицо, вытирал нежно потеки от слез.
— Что случилось? Ты передумала? Скажи мне! Скажи…
— Витя, посмотри на меня!
— Смотрю.
— Ну вот. Видишь?
— Вижу. Ты плакала. И опять плачешь. Почему?
— Потому что я… Ты видишь, какая…
Он подвел ее к открытому балкону. На небе собиралась гроза. Тучи летели над садами, ветер раздувал занавески. Пахло тополиной листвой и небесной водой. Кричали птицы и дети.
— Я давно вижу, какая ты. Давно. Ты — прекрасная. Ты — лучшая. Ты — единственная.
И, взглянув наконец прямо ему в глаза, Оля поняла, что это правда. И гремела гроза, и сверкали молнии, и лил дождь. И майская ведьма, нагая и ослепительная в сумраке ненастья, лепетала, шептала, смеялась…
А через месяц по старинной улочке ехал свадебный экипаж. Уж такая там была традиция, что молодые проезжали в конной пролетке через древний город. Невеста попросила остановить коней возле одного из тех зданий, что охраняются государством. И, выпрыгнув легко и ловко на руки жениху, подбежала к дому.
— Снимите меня здесь! — крикнула она.
И пока фотограф бегал вдоль тротуара в поисках правильного ракурса, она положила что-то в водосточную трубу. В железной пасти дракона звякнуло, и невеста еле слышно прошептала:
— Спасибо! Возвращаю…
Жених позвал от пролетки:
— Оля! Опоздаем же! Все ждут.
И она, прощально погладив шершавую кладку, побежала к нему. Издали могло показаться, что она летит. Впрочем, так, не касаясь земли, ходят все счастливые женщины.
Метод Айседоры
Киса — маленькая пухлая шатенка. Но Кисин муж свято убежден, что вот уже три года состоит в законном и завидном браке с длинноногой, высокой блондинкой. Нет, он в своем уме, иначе не работал бы менеджером по сбыту в престижной косметической фирме. И со зрением у него тоже все в порядке. Просто несколько лет тому назад Киса начала использовать на практике «метод Айседоры». Дункан здесь ни при чем. Айседорой звалась Кисина лучшая подруга.
Киса, а по паспорту Клавдия Алексеевна Кисина, в течение двадцати лет, еще со времен старшей группы детского сада, пыталась решить волнующую загадку личности своей подружки. Она всегда взирала на нее с тем простодушным восхищением, с каким селянин наблюдает выступление заезжего факира. Шли годы, девочки взрослели, набирались опыта, но, увы, Айседора оставалась для Кисы такой же тайной за семью печатями, как Дэвид Копперфильд для зрительного зала. Конечно, Киса прекрасно знала, что подругу зовут Аська, а не Айседора; что ее прадед по материнской линии никогда не был цыганским бароном, а бабушка по отцовской, кроткая баба Дуня, не пела в «Ла Скала»; что Аська не училась в балетной школе; что у нее не было жениха из семейства английских Ротшильдов и что Филипп Киркоров не делал ей нескромных намеков, поскольку вряд ли подозревал о существовании данной девицы…
Все это и многое другое Киса прекрасно знала. Но почему-то уверенный взгляд стальных Айседориных глазок заставлял напрочь забыть об этом. Впрочем, все окружающие, и Киса в том числе, были убеждены, что у Айседоры жгучие черные очи. Этими прекрасными знойными очами она смотрела на собеседника и четко произносила очередную нелепицу, которая отныне становилась для него почти что научной истиной. К примеру: «Таким ярким женщинам, как я, столько неудобств доставляет вечное назойливое внимание мужчин».
