— Но говорят, что во второй раз это губительно. Может стоить жизни.
— Говорят.
Тут Гавриил подошел вплотную к цикуте и ножом сделал на ее стебле крестообразный надрез, как на фруктовом дереве, когда его прививают. Подождал, пока надрез заслезится, засучил рукав, рассек лезвием мышцу и прижал рану на руке к ране на теле цикуты, так что его кровь смешалась с ее ядовитым соком. Голова у него закружилась, в ушах застучало. Потом он почувствовал, что бег времени замедлился. Словно где-то поставили запруду и она не дает ему струиться с той скоростью, к которой Гавриил привык в прежней жизни. Был такой момент, когда ему показалось, что время и вовсе остановилось, его руки медленно скользнули вниз, и он упал навзничь. Аксиния обхватила его тело и с трудом перетащила в стоявшую поблизости лодку. Всю ночь она бдела над ним, лежащим в лодке, словно над больным в постели. А на заре он очнулся и поднял на нее глаза.
— Да. Ты Аксиния, дочь покойной Исидоры Балеари… Что ты делаешь здесь, в лодке, рядом со мной?
— Вам было плохо, отец. Если теперь полегчало, то я помогу вам добраться до вашей колокольни.
И они, словно чужие, побрели к колокольне храма Святого Луки. В дверях башни он огляделся и спросил ее:
— Нет. Я там работала до вчерашнего дня. А с сегодняшнего больше не работаю.
— Не важно. Теперь у меня другая работа.
— Далеко от вас. На Клисе. Меня наняли в дом священника, к падре Ружичке. Экономка у них совсем состарилась, и им нужна помоложе.
4. Бог и Матерь Божия в сентандрейском храме Святого иконописца Луки
Отец Киприян сидел возле окна приходского дома в церковном дворе сентандрейского храма Святого Луки и ел хлеб, испеченный со сливами, чтобы унять боли в желудке, которые напоминали о его возрасте и былых скитаниях. Перед ним лежал недоконченный список стихотворения монахини Ефимии, которая во времена гораздо более далекие, чем наши воспоминания, была известна как мудрая правительница и сочинительница стихов. Прервав свои занятия, отец Киприян встревоженно смотрел, как церковный двор заполняет всевозможный люд, как прибывают дриняне, шокци, венгры, швабы, немцы, шпаньори, поляки, тотови, рашане, хохлы из Украины, сербы из Рачи и греки. Они замирали, уставившись как завороженные на окна приходского дома, на который спускалась ночь. Все дожидались начала того, что должно было произойти и чего духовник Киприян всякий раз так боялся. И ему хотелось положить конец этим представлениям, которые все называли «прозрачницы» и которые устраивал пострижник отец Гавриил, собирая целые толпы народу. Он не решался на запрет только потому, что, в сущности, «прозрачницы» служили набожным целям. На пороге был праздник Благовещения, и иеромонах Гавриил с одной из послушниц по имени Аксиния подготовил праздничное представление. Вот почему люд валом валил в этот вечер во двор храма Святого Луки…
Духовник отец Киприян помнил Гавриила еще с тех пор, как тот безбородым пареньком появился здесь, в Сентандрее, вместе с другими беженцами с Дрины и поступил к нему в ученики. Отец Киприян готовил его в иконописцы и переписчики книг. Он же и постриг его здесь, в этом храме Святого Луки. С тех пор прошло много лет, и младший дьякон, а позже иеромонах Гавриил уже давно служил в разных городах вдоль Дуная, на год или на два нанимаясь к пастве. Сейчас он был широко известен своими проповедями по всей Венгрии, он читал их и в Коморане, и в Острогоне, и в Джуре, и в Помазе, и вот теперь в Сентандрее. Будимский владыка Василие Димитриевич состоял с ним в переписке, а народ, невзирая на то что проповедник говорил на рачском или греческом, валом валил в церкви, в которых он обращался к пастве с амвона. В дни войны храмы заполняли по преимуществу греки, которые сабле предпочитали торговлю, а в дни мира — сербы, потому что тогда возвращались с поля брани шайкаши, переполненные восторгом и надеждой и награжденные венским двором за пролитую кровь. Отец Киприян, учитель Гавриила, гордился славой своего воспитанника, которая распространялась и вверх и вниз по Дунаю, но вместе с тем чувствовал и ответственность за все его дела.
А славный проповедник Гавриил делал сейчас, и не впервой, нечто такое, что приводило его духовника в трепет. Он зажег в трапезной фонари, и, когда ярко осветились два больших окна, народ в церковном дворе разом восхищенно выдохнул. Надевая костюмы для представления, Гавриил и Аксиния перешептывались.
— Что слышно в городе о Ружичке? — спросил Гавриил, прилаживая к спине два огромных крыла, на что Аксиния ответила:
— Говорят, он был миссионером на Востоке, в Индиях и Хинейском царстве, если я правильно поняла его служанку. Но у него, похоже, не совсем все в порядке, и тут уж нам надо полагаться на Бога, как он распорядится. Из Рима падре Ружичку сюда направили в наказание. Поговаривают, что он занимается колдовством и склонен к суевериям. Слышала я, любит гадать с перстнями и заклинания всякие произносит, волшебными словесами торгует и покупает безгрешную воду из Азии, добытую под храмом Кибелы. Чего только не говорят про него. И воспользовавшись этим, мы можем нанести ему удар.
— Да. Сначала делом. А потом и словом.
— Что значит — делом?
— Все мы стоим посередке между смертью и жизнью, между адом и раем. Ты говоришь, он гадает посредством перстней. Заманим его в ловушку с помощью того, что его влечет к гаданию.
— Что это?
— Вот, — ответил Гавриил и из волос, завязанных узлом по монашескому обыкновению, извлек каменный перстень, тот самый, который тогда ночью оказался у него на руке вместе с чужой перчаткой. — Сегодня вечером, когда мы будем, как в театре, представлять здесь благовещенское чудо невиданное, мы подбросим ему приманку. Когда архангел Гавриил начнет втираться в доверие к Деве Марии, она будет, как и обычно, сопротивляться, но на этот раз потребует от него залог небесной любви и получит его.
— Получит?
— Да. И то, что она получит, захочет получить и монсиньор Ружичка.
— Вы, отец, считаете, что хорошо все продумали, что так оно у нас и получится?
— Получится. Отец Ружичка наверняка пошлет кого-нибудь смотреть представление, и ему, конечно же, сообщат и о перстне, которым архангел одарил Деву Марию. Против этого он не устоит. И попробует перстень купить. А мы уже к такому готовы. Схватим его за руку, возьмем с поличным, на колдовстве.
— А второе?
— А второе на второй день. В воскресенье. За ворожбу и суеверия я обрушусь на него с амвона! Перед всей паствой…
* * *
В освещенном правом окне приходского дома, что при храме Святого Луки, в тот вечер появился сам Господь Бог. Он был с бородой и нимбом вокруг головы. Но предстал он только в виде тени, потому что за его фигурой светил фонарь. Ни один человек во дворе не мог разобрать, кто же: дьякон, звонарь, пономарь, монах или кто-то еще — выступал в этой роли. В роли Бога. И, как всегда, все задавались вопросом: кто же это мог быть Богом?
