Ротный все понял:
— Рустам?
Белоград кивнул и уткнулся лицом в панаму. Его плечи затряслись крупной дрожью.
Чуть поодаль, возле левого десанта потрепанной командирской БМП, уже собрались бойцы. Минутой раньше, из люка механика-водителя выбрался незнакомый солдат, который и привлек всеобщее внимание. На немые вопросы, читающиеся на лицах подошедших бойцов третьей роты, он только кивнул в сторону кормы и отвернулся.
— Всем на посты! — рявкнул, приближаясь, ротный.
Солдаты, чуть помедлив, начали неохотно разбредаться. Подошел замполит.
Изувеченное тело лежало головой к выходу. Кузнецов даже не узнал Рустама. Он уже видел трупы своих солдат — уже не тошнило. Но Рустам это особый случай. Он давно и как-то незаметно вписался в небольшой коллектив отделения управления роты, став полноправным членом дружной боевой ячейки — экипажа командирской машины, как надежный механик, как отец двоих детей, готовящийся к скорому дембелю и оттого всегда находившийся в прекрасном расположении духа. Сейчас просто не верилось, что его больше не будет. Еще утром Кузнецов отдавал Рустаму распоряжение: погрузить в машину сигареты на всю роту. И сейчас перед ним лежало безжизненное тело с изуродованной головой.
"Что теперь родным сообщать? — при этой мысли в душе все опустилось. — У него же недавно второй сын родился. И зачем он только остался?… Кого теперь с ним к матери отправлять? Белинский с такой же миссией только из Калуги вернулся. Просил больше не посылать. Какой же умник придумал, что тело на родину должен сопровождать непосредственный командир погибшего?.. Чтобы дать возможность родным в глаза посмотреть? Или самому страшно?"
Невеселые мысли прервал капитан:
— Возьми, это автомат твоего Белограда.
— Что с Белоградом?
— Это и есть самое странное. Бойцы говорят, что видели, как он в твоего механика стрелял. Но я разобраться не успел. Некогда было. Узбеки чуть на месте его не убили. Может, они враждовали?
— Белоград с Рустамом? Не может быть. Они дружили.
— Рустам его как-то из-под обстрела раненого вытащил. Тебя еще не было, командир, — отозвался Белинский.
— Как это? Рустаму же не положено на операции ходить. Он же механик… Был, — немного помедлив, добавил Кузнецов.
— Это тот бой, в котором Стовба погиб. Тогда объемную бомбу летуны испытывали. А роту тоже желтуха покосила. Ты же видишь, что здесь творится с этими болячками. У нас и сейчас половина в госпиталях. А тогда от всего личного состава, вообще, двадцать семь человек осталось. В том числе двенадцать механиков. Пришлось половину из них тоже в горы взять. Еще и разделили нас в оцеплении. Вот тогда Белограда и зацепило. Пуля в грудь ему попала. Попала в пулемет и рикошетом в грудь. Там и застряла. Ему повезло еще, что плашмя. А так бы разворотило бы… Аист с четырьмя пацанами их прикрывать остался. Так и не вышли? Мы их только на следующий день нашли. Вернее, то, что от них осталось нашли. А Старостенок с Рустамом пять километров Белограда на горбу тащили. А духи тогда крепко наседали. Потом Рустам мне еще ложку свою простреленную показал. Она в кармане вещмешка лежала. Пуля ее разворотила, как розочку. А Старому каску прострелило. Ну, когда они Богдана тащили. Выходит, Рустама ложка спасла, а он Белограда. А теперь вот…
Ротный позвал Белограда:
— Рассказывай!
Богдан сбивчиво рассказал все, что произошло на дороге.
Только когда он закончил, Кузнецов сокрушенно проговорил:
— Ох Данко, Данко… Куда же ты смотрел?
У Богдана снова брызнули слезы:
— Он фотки показал. А там… Там Харьков, Полтава, троллейбусы…
— Троллейбусы, говоришь?.. Иди… к машине…
Белинский, глядя вслед Белограду, ударился в размышления:
— Ты не знаешь, какому подонку пришло в голову, что трупы матерям непосредственный командир доставлять должен?.. Когда я Сашку… Стовбу в Днепродзержинск сопровождал, его только родные встречали. А хоронили… Видел бы ты эти колонны… А глаза мамины… когда она просила цинк открыть, чтобы посмотреть на него… А что там было показывать?… Я не поеду больше. Хоть под трибунал отдавай меня, командир…
Кузнецов думал о другом:
— Ты лучше скажи, что с этим пацаном делать?
— Не знаю, Саня… Положено особистам его передать. А дальше… ты знаешь, что дальше будет — трибунал.
— Посадят.
— А если не докажет, что не он гранату бросил… по законам военного времени, хоть бы не вышка.
— Он сейчас хоть бы сам не застрелился, не то чтобы доказывать что-то. А сколько ему?
Белинский ненадолго задумался:
— Ты про возраст? Двадцать… недавно…
— Е…ма…е… На хрена мы его из клуба выдернули?..
— Помнишь, Ветлин говорил: что поэтов трогать нельзя? — напомнил замполит.
— У меня до сих пор его слова в ушах стоят.
— Вот и я помню. Это Сенека сказал: мы платим за каждый шаг по этой земле.
Суеверия только раздражали Кузнецова:
— Давай, еще ты мне накаркай тут… Помню… Только одно мне неясно: Белоград за что платит?
— А Стовба?.. Мистика какая-то… Тебе теперь отсрочка очередного звания светит.
— А у кого здесь?.. Тебе звездочка вовремя пришла?.. Что с пацаном делать?
— А что ты сделаешь? Ты ж не спрячешь его. Отдавать надо.
— Кому отдавать? Особисты в Асадабаде — липу духам суют.
— Второй батальон должен скоро появиться. Им ущелье прочесывать… вместе с афганцами. Думаю, особисты тоже подтянутся.
— Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант! — вмешался связист.
— Колись, — ответил ротный, не поворачивая головы.
— Комбат на связи.
Ускоренным шагом Кузнецов направился к рации.
— Третий — первому! На приеме!
Через полминуты в наушниках раздался осипший от жажды голос комбата:
— Третий, вместе с «Васильками» — занять высоту 23–48! Сектор обстрела — южный склон 21–28 и проход между скалами. Занять высоту 21–28! Сектор обстрела прежний и ущелье с севера. Как принял?
«Васильками» кодировался минбат со своими трубами. Боеприпасы к ним распределялись по подразделению, которое сопровождает минометный расчёт. «Васильки» это хорошо. Это неплохо — "Васильки"", — промычал про себя Кузнецов и повторил задание в микрофон.
Комбат добавил:
— Поторопись, Саша! Через эту дырку они уйти могут. Часть их уже прорвалась. Мои только хвост колонны засекли.
Кузнецов отложил микрофон и, скорее по привычке, ответил самому себе:
— Есть…
Ротный достал планшет. Как оказалось, вершина, на которую предстояло идти, была расположена на левом хребте ущелья, в нескольких километрах от настоящего расположения роты. Что помешало высадить там пост — одному Аллаху известно, но приказ отдается не для обсуждения. Тем более, что третьей роте с самого начала операции отводилась роль резервной, в распоряжении оперативного штаба. Но пока комбриг не прибыл, командовал комбат.
