Король писал о своей любви. Он тщетно искал нужные слова, а те, что вырывались из-под пера — разве могли они выплеснуть на бумажную плоскость его необъятную душу, в которой царили ослепительно синие глаза, и кинжалы длинных ресниц, и шорох осенних листьев, навеки запутавшихся в искрящихся прядях?! Король писал о разлуке. Он просил прощения за каждый день, прожитый вдали от возлюбленной, он ставил на колени непокорные строчки, он возводил из них пьедестал Надежды на скорую встречу…
— Остановись, братец! Пожалей письмоносца! — корявым камнем полетела насмешка в зеркальную гладь его печали, ушла на глубину, оставив круги тревоги и раздражения. — Представь, как он уныло бредет под тяжестью королевской любви, заключенной в несколько увесистых томов!
Денхольм сплюнул, кинул в шута подушкой и постарался закончить письмо. Поставил печать. Расписался. Санди отодрал от занавесок две шелковые ленточки и заботливо обвязал послания, накапав сургуча с найденного на столе огрызка и припечатав его Перстнем, изъятым из заветного Кошеля.
— Вот так-то, куманек. Дадим о себе знать. Парни наведут во дворце порядок. Столицу перестанет лихорадить. А мы тем временем спокойненько погуляем по стране, посмотрим, что в мире творится.
— Знаешь, дружище, — целуя заветное письмо, улыбнулся король, — теперь, пожалуй, я усну как убитый.
— Вот только не надо глупых сравнений! — не без привычного ехидства передразнил шут, покрывая второе письмо рядом смачных поцелуев.
Наутро их разбудила странная возня во дворе. Наскоро умывшись, король и шут спустились вниз, чтобы узнать причину переполоха и бессвязных причитаний. В трактире было тихо и пусто…
— Есть кто-нибудь? — окликнул Санди.
И словно в ответ донеслось от окна:
— Ведь говорил я ему: иди в комнату, отоспись! Не послушал, олух!
— Что стряслось? — подошел к хозяину Денхольм, расталкивая толпившуюся у окон челядь.
— Эйви-Эйви попался…
— Что значит «попался»?
— По законам Светлого Королевства бродяжничество запрещено, — неохотно пояснил кто-то, не отрываясь от стекла.
— И правильно! — с жаром перебил его сосед. — А то в клетке он жить не может! А пропивать последние штаны да гроши на пиво клянчить мастер!
— Все мы живем в клетке, — вздохнула жена трактирщика. — А он птица перелетная. Жалко старика. Теперь вот в кутузку упрячут. Лютню отберут, что с него еще взять-то?!
— А ведь они шли Маха арестовывать, братцы, — вдруг прошептал мальчишка-разносчик. — Мах наверняка уже деру дал…
— Куда ему бежать!
— В Зону, — прошелестело в ответ из дальнего угла…
— Цыц! — оборвал болтуна хозяин, опасливо оглядываясь по сторонам.
Король со смешанным чувством смотрел, как за мутным стеклом стражники тащат за ноги бродячего менестреля, и голова его с остекленевшим взглядом беспомощно подпрыгивает на кочках, собирая дорожную грязь и пыль.
— Как же он так? — растерянно переспросил шут.
— Как-как! По дурости своей! — огрызнулся один из ранних посетителей.
— Понесла его нелегкая по нужде на задний двор, — улыбнулся вдруг хозяин, — да, видно, затуманила глаза Темная Сила! Сбился наш Эй-Эй с выбранного курса и короткими перебежками, по канавам, ломанулся прямо на дорогу. Ноги заплетаются не хуже языка — лихо перебрал старик вчерашнего угощения!
— Ноги-то его и подвели! — хихикнула служаночка. — Брякнулся, непутевый, из кустов в пыль придорожную, угодил под ноги стражнику, проходившему мимо. Тот об него и споткнулся, растянулся поверху…
— На него следующий, — фыркнув, перебил трактирщик, — и дальше по порядку. Они ж себе под ноги не смотрят, по сторонам зыркают, падаль, где что плохо лежит! Вот и завалились разом. Что тут было, ваша милость! Да разве расскажешь?! Давненько к нам цирк не заезжал, но я-то помню и свидетельствую: артистам до стражи далеко!
— Ох уж они и ругались, — завистливо вздохнул мальчуган. — Да слова-то какие подыскивали: не запишешь — не запомнишь!
Дальше король дослушивать не стал. И куда только делся его страх перед стражей?! Не задумываясь о последствиях, тщетно пытаясь подавить ненужное веселье, вышел он из трактира и направился прямиком к живописной группе, разыгрывавшей новый акт нехитрой драмы. Ибо Эй-Эй очнулся и запел. Запел с похмелья. Убивая фальшью наповал. Даже тугоухих стражей порядка.
Санди слабо охнул и схватился за голову: его чуткий музыкальный слух не выносил подобных издевательств. Господа стражники оказались покрепче: в первый момент растерявшись и выронив пьянчужку, они взяли себя в руки и, скрежеща зубами, принялись пинать горлопана подкованными сапогами…
— Остановитесь! — потребовал король.
— Проходите, ваша милость, покуда сами целы! — посоветовал старшина, не прерывая увлекательного действа. — Какое вам дело до бродяги?
— А он не бродяга! — выдавил шут, пытаясь справиться с зубной болью. — Эта сволочь пьяная — наш проводник!
Стражники взглянули с явным интересом, и король мог их понять. Одно дело — кинуть в долговую яму рвань, попав мимо денег, другое, совсем другое — взыскать убытки с его хозяина.
— А получше себе проводника не нашли, ваша милость? — с ноткой недоверия протянул старшина. — Мы этого прыща старого знаем давно, и тип он крайне ненадежный.
— Получше не нашел, — брезгливо пояснил король. — А поскольку другого у меня нет, прошу не увечить мерзавца: аванс пропил — пускай отрабатывает!
— Но как же быть, ваша милость! На дороге валялся, стражников в пьяном виде оскорблял. Обязаны сдать в тюрьму. По закону…
— По закону я заплачу за него штраф. А потом вычту из жалованья, — решительно перебил Денхольм, развязывая кошелек.
Заплатив за менестреля пять полновесных серебряных монет, король и шут с трудом доволокли до трактира оказавшегося неожиданно тяжелым Эйви-Эйви. Засуетившийся трактирщик дал пару подзатыльников дюжим молодцам, смотревшим с открытыми пастями на диковинное зрелище, и те, к великому облегчению Денхольма, подхватили неароматно попахивающего певца.
— В сарай его! — подытожил трактирщик. — К утру проспится…
Жадный до зрелищ народ стал расходиться, когда в дверь протиснулся вспотевший от быстрого бега крестьянин:
— Люди добрые! — с ошалевшими глазами зашептал он, судорожно глотая воздух. — Есть на свете чудеса! Мах, слышите, Мах только что с долгами расплатился, все, до последнего грошика, меняле отдал! Расписку выкупил, а откуда деньги достал — про то молчит. Бубнит что-то о благодетеле неведомом!
— Дела! — протянул хозяин. — Ты Маху-то передай: пусть он теперь за Эй-Эя молится! Не сходи наш пьянчужка на задний двор, успели бы, изверги, все имущество да и деньги эти нежданные под арест взять… Ладно, что встали, на все воля Божья. За работу, бездельники, господина покормить и то нечем!
