11
«Такобризль» — так соседи, по слухам, прозвали мой дом. «Бриззелово гостеприимство» — так называют теперь тех, кто скверно встречает своих гостей. Я бирюк, я волк-одиночка. Я мрачен, сердит, груб и не умею обращаться с дамами, которых со злой иронией называю леди. Вряд ли кто-то задумывался о том, был ли я таким всегда или стал по какой-то причине. А если и задумывался, то никогда не спрашивал меня об этом.
Я — Дако Бриззел. Чудовище, людоед, оборотень, маньяк. Мне дают много прозвищ, но все они соответствуют лишь моей внешности. Я никогда и никому не причинил зла, не предал, не обидел. Я помог бы любому, кто пришел в мой дом не из праздного любопытства, не из глупой привычки знакомиться со всеми соседями, не из желания что-то продать или передать мне очередную записку от моей бывшей жены, Элисон Хадсон.
Элисон Хадсон… Вы, наверное, поняли, что эта леди и стала причиной того, что я замкнулся в четырех стенах «Такобризля», что я по доброй воле заперся в этой каменной клетке, стоящей на окраине маленького городка? Того, что я продал свое любимое дело, порвал с друзьями и попрощался с жизнью? С жизнью в том смысле, в котором вы ее понимаете. С жизнью во всем ее многообразии, во всем великолепии — вот с этой жизнью я и распрощался.
Все говорят о своем детстве. Если верить вам, то только оно определяет дальнейшую жизнь человека. Вот что я вам скажу, леди и джентльмены, я так не считаю. Не детство делает человека жестоким, корыстным, циничным или, напротив, ранимым, одиноким и несчастным. Таким человека делают боль и предательство. А боль и предательство могут подстерегать его на любом жизненном отрезке.
Все верно, каждый переносит боль и предательство по-разному. Почему? Ответ прост: у каждого из нас есть свои больные места. Кто-то больше всего на свете боится остаться в одиночестве, как Пэм Уитон. Кто-то — в нищете, как Кристин Найсер. Кто-то — погрязнуть в рутине привычек и понять, что жизнь прожита напрасно.
Я же всегда боялся того, что самый близкий человек обманет мое доверие и нанесет мне удар в спину. Да, все вы правы — впервые это случилось в уже набившем оскомину детстве.
Мой лучший друг, чьи родители всегда ставили меня ему в пример, однажды не выдержал и рассказал, что я в прошлом месяце украл школьный журнал и наставил всему классу пятерок. Тогда учителя долго пытались разыскать виновного, да так и не нашли.
«Обычная детская шалость», — скажете вы о моем проступке. «Ну, подумаешь, сгоряча ляпнул», — оправдаете вы моего друга. А теперь представьте себе, во что эта невинная шалость обошлась мне. Подумайте еще о том, что мой лучший друг прекрасно знал, что его принципиальные родители молчать не будут.
Я с треском вылетел из школы, а мой друг заработал репутацию доносчика, с которой промучился всю младшую и старшую школу. Если честно, мне было плевать на него — после этого случая я вычеркнул его из жизни. Друга я вычеркнул, но страх остался. И я стал куда более осмотрительным в выборе друзей.
В юности, поняв, что не хочу становиться улучшенной версией своего отца, я решился уйти из дому и начать самостоятельную жизнь.
Мои родители были хорошо обеспеченными людьми, и я, честно сказать, был довольно избалованным ребенком, а потому первое время мне пришлось несладко. Скверно оплачиваемая тяжелая работа, ночевки, где придется, голод, адская усталость, постоянная нехватка денег — всего этого я вкусил вдосталь, но был горд собой. Мало кто, имея все то, что у меня было, отважился бы на подобный шаг. А я смог. Я сумел. Я, Дако Бриззел, не такой, как большинство людей.
Конечно, долго так продолжаться не могло. В один прекрасный день я понял: чтобы чего-то достичь, нужно не просто работать, а работать с головой и головой. Сменив тяжелый труд на умственную деятельность, я начал думать о том, что нужно сделать, чтобы вскарабкаться выше.
Тогда я работал в рекламном отделе фирмы, занимавшейся ремонтами, и знал, что в последнее время особенной популярностью пользуется мозаика. Прикинув, сколько можно заработать на изготовлении материалов для мозаики, я твердо вознамерился освоить эту область.
Вскоре я уже работал у одного из производителей мозаичных плит. Познав все тонкости технологии и все особенности производства, я приступил к тщательной работе над планом собственного дела.
Взяв в банке ссуду, уже через год я не только вернул кредит, но прилично заработал. Дело пошло, и я снова был счастлив, снова был горд собой. Увлеченный работой, я не замечал, как проходит молодость.
Да, у меня были друзья. Да, я напомнил о себе отцу, который теперь уже не мог диктовать мне свои правила. И все же в моей жизни чего-то не хватало. Я начал ощущать внутри себя пустоту, которую заполнила встреча с Элисон Хадсон.
Не думайте, что я о ней забыл. Она никогда не позволяла мне забывать о себе.
Не люблю говорить банальностей, но, когда я впервые увидел Элисон, мне показалось, что внутри меня расцветает какой-то огромный диковинный цветок, заполняющий ту самую пустоту, которую я неожиданно открыл в себе. Элисон была прекрасна, восхитительна, божественна. Мои глаза видели только ее, и взгляд мой впитывал, как губка свет, который, казалось, от нее исходил.
Если я скажу, что Элисон Хадсон была копией Кристин, не ошибусь, пожалуй, ни в чем. Плевать, что у одной глаза зеленые, а у другой — карие, что у одной вздернутый носик, а у другой прямой и чуть припухший снизу. Обе они хороши одинаково, хороши той кукольной красотой, которая редко встречается в живой природе.
И обе одинаково влюблены в себя, в свое лицо, в свое тело, в свою неотразимость. Но главное, что обе умеют — пока мне трудно говорить об Элисон в прошедшем времени — так вскружить голову влюбленному мужчине, что он готов принять за чистую монету все, что они расскажут ему о себе.
В общем, я видел Элисон Хадсон такой, какой она хотела, чтобы я видел ее. Нежная, страстная, ранимая. Ласковая кошечка с когтями тигрицы. Я был слепым глупцом, но кто винит молодость…
Мы поженились. Временами я замечал, что моя жена ко мне несколько холодна. Но она, как и Кристин своему Эрику, плела мне что-то о комплексах, внушенных ей в детстве.
Элисон много тратила — впрочем, я никогда не был скуп, — и это тоже объяснялось комплексами. В детстве ее семья, как и семья Кристин, жила очень бедно, поэтому теперь моя красавица жена собиралась наверстать упущенное, а я не только не намерен был ей препятствовать, но и готов был поощрять ее безумные траты.
Чтобы дорогая Элисон избавилась от комплексов, я согласился на регулярные сеансы у психоаналитика, которые моя жена неуклонно посещала четыре раза в неделю. Возможно, если бы не чертов психоанализ, я никогда бы не узнал, что Элисон Хадсон — тогда еще Бриззел — изменяет своему горячо любимому супругу.
После очередного сеанса я захотел ее встретить и, найдя визитку клиники, в которую она якобы обратилась, позвонил, чтобы узнать адрес. Примчавшись к любимой с огромным букетом цветов, я был немало удивлен, узнав, что миссис Бриззел ни разу в жизни не обращалась в эту клинику.
