«Опять где-то задерживается», — поняла я. И автоответчик подтвердил:
— Продолжаю обучать Далию модной хореографии. Хоть, по-моему, она, как говорится, уже превзошла учительницу. А в математике я, похоже, до учительницы-подруги не дотянусь. Извелась она со мной… Пусть же отдохнет в вихре танцев!
Преувеличивать чужие способности — это по-прежнему призвание дочери. Не заслоняет ли она, таким образом, собственные дарования? Когда я промолвила нечто похожее, Катя ответила:
— Если можно заслонить, значит, это не дарования.
Я отступила: осознала в последнее время, что характер корректировать бесполезно. Ибо характер человека, по мнению мудрецов, это его судьба. Да и вряд ли поступки моей дочери нуждаются в редактуре.
Кажется, я понемногу умнею.
«Мамуля, я очень тебя люблю… Я о-очень тебя люблю! Приду домой поздно, потому что вечером состоится танцевальный дебют Далии. Мы обе с ней отпляшем на дискотеке. Она возле «Дельфинариума» — и это замечательная примета: дельфины — друзья людей. А еще я слышала, что сегодня, первого июня, День защиты детей. Даже международный! «Защита» — нервное, тревожное слово. Но музыка и танцы на дискотеках весело защищают покой и душу. Так что повеселимся!»
— Все верно: дельфины — друзья людей. Как и собаки… — неожиданно откликнулся муж. — А люди-то станут когда-нибудь друзьями людей?
И мне вдруг захотелось, чтобы Далия танцами своими окончательно поставила на колени автора записок, пока еще не вполне ей предназначенных. И чтобы Катя, как она и вознамерилась, была счастлива счастьем своей подруги. Раньше я не испытывала подобных желаний.
Припадаю к автоответчику. Слушаю… слушаю… Это все, что у меня в жизни осталось.
И завидую матери Далии… Она не пережила свою дочь.
От автора. Рассказ посвящается светлой памяти школьников, погубленных терактом у дискотеки возле «Дельфинариума» в Тель-Авиве, 1 июня 2001 года, в Международный день защиты детей.
«Чертово колесо»
Ежели каждого, кто в порыве отчаяния восклицает: «Я схожу с ума!», станут направлять ко мне, психиатру, я сам вскоре сойду с ума.
Пациентку по имени Светлана перепасовал мне невропатолог, которому она твердо пообещала рехнуться. Нервы невропатолога не выдержали бесконечного выслушивания одной и той же истории, которая и была причиной, «диагнозом» ее бедствия.
…Когда семью покидает муж, семьянином, по сути, и не являвшийся, жена не ощущает потери, ибо и терять было нечего. Но когда уходит тот, для кого быть супругом и отцом едва ли не главное предназначение, удар воспринимается, как разрушительное, многобальное землетрясение.
Коли у моей пациентки к мужу и бывали претензии, то лишь по поводу излишка его забот. Заботливость способна и утомлять…
Муж до такой степени игнорировал других женщин, что это вызывало у нее шутливые возражения:
— Как ты можешь то и дело сравнивать их со мной в мою пользу, если никогда не смотришь в их сторону? И, стало быть, их не видишь!
Тогда она умела шутить… А ему и не требовалось взирать для сравнений в чью-либо сторону, поскольку он был неколебимо уверен, что даже Софи Лорен и Лоллобриджида бледнеют рядом с его женой. Хоть рядом с его супругой им вроде бы находиться не приходилось.
Он хлопотливо старался все ее просьбы и надобности предугадывать, чтобы она не успевала их высказать. А уж ею произнесенные задания и пожелания претворялись в реальность со значительным, как некогда говаривали, «перевыполнением».
Потому стоило ей, гуляя с мужем по курортному парку, вымолвить: «Я хочу покататься на «чертовом колесе», как он незамедлительно отреагировал: «И на карусели прокатимся тоже!»
— Или не надо… — передумала она. — Смотри, какой хвост выстроился!
Отдыхающие боялись упустить хоть что-нибудь из развлечений, которые предлагал им курорт. Лихо и празднично вертелась карусель, дерзко взлетало выше оторопевших пальм и угрожающе словно бы падало вниз «чертово колесо». От истеричного восторга и страха визжали дети.
Не раз, наблюдай за «чертовым колесом», я недоумевал: «Зачем людям эти дополнительные острые ощущения? Неужто не хватает тех стрессов, которым они подвергаются «чертом» и без колеса? И зачем, чтобы дополнительно «захватывало дух»? Неужели окружающие события «дух захватывают» недостаточно?»
Моих недоумений супруги, вероятно, не разделяли… Начать решили с «чертова колеса», а беззаботную карусель оставили на десерт.
Когда «колесо», прекратив ненадолго свое пугающее круговое верчение, приостановилось, одна из кабинок отворила перед супругами свою дверцу. Женщина, сидевшая в кабинке, угадав в супруге Светланы рыцаря, попросила:
— Если не трудно, подайте, пожалуйста, руку: что-то голова закружилась…
Он протянул и она оперлась на руку его… как вскоре выяснилось, навсегда.
Муж Светланы был однолюбом… Но ведь и бесстрашный может единожды испугаться, а мудрый — единожды поступить неразумно. Ну, а он, рожденный однолюбом, осознал — поначалу отчаянно и безнадежно сопротивляясь, — что однолюбство его предназначалось другой женщине. И что это от него не зависит… Думаю, не существует достоинств, обладатели коих гарантированы от исключений и отклонений.
Моя пациентка знала, что муж — «бывшим» она его ни разу не назвала — стать достоянием двух женщин одновременно себе не позволит. Она, похоже, сожалела об этом: будь он иным, оставался бы ободряющий самообман. Знала, что, изменив себе не менее неожиданно, чем ей, и вопреки всему, казавшемуся незыблемым, он влюбился уже окончательно. Возвратные отклонения от характера и принципов исключались… Она больше перед теми принципами не преклонялась. Был бы как остальные: исчезал, возвращался… Или еще предпочтительней: умел бы действовать незаметно, внешне ничего не меняя. Она была готова на любые компромиссы, любые уступки… кроме разлуки.
— Но если бы я не захотела покататься на «чертовом колесе», он бы остался со мною и дочерью до конца моих дней, — медленно и еле слышно проговорила она во время первой медицинской беседы.
— На свете, который ошибочно именуют «белым», все может стрястись. И человек должен быть готов к этому, — ответил я, уклонясь от прямого ответа.
Когда я произнес «на свете» и неодобрительно об этом свете высказался, она вздрогнула:
— Светой, а не Светланой меня звала мама. И муж так зовет…
Еще недавно имя Света соответствовало ее представлению о своей женской доле. Но свет погас…
Глаза выдались большие, то были очи, будто бы ее олицетворявшие, — оттого отсутствие света Света скрыть не могла. Но все же это не были и потемки, в которых боязно заблудиться: отблеск былого сияния пробивался, улавливался. Каюсь, я по-мужски недоумевал: какие же очи у той, оперевшейся на руку, если даже он…
