— Почему же я сразу, с самого начала, не признал правду? — спросил синьор Антонио, снова глядя на отца Пьеро. — И кто же теперь обязан, по справедливости, взять на себя заботу о том, чтобы останки моего старого друга были погребены как полагается?
Мы долго сидели в молчании. Отец Пьеро крестился и негромко бормотал молитву.
Наконец синьор Антонио поднялся со стула, и все мы поднялись вместе с ним.
— Принесите огня, — велел хозяин слугам, и мы последовали за ним из обеденного зала в цокольный этаж.
Здесь синьор Антонио взял из рук Пико подсвечник и отодвинул засов на двери подвала, первым ступив на лестницу, уводящую вниз.
В подвале все оказалось разгромлено гораздо сильнее, чем еще несколько часов назад, когда я приходил сюда в поисках привидения. Вся мебель была разбита вдребезги. Книги, попадавшиеся на глаза, изодраны все до единой, несколько бочонков, по-видимому пустых, проломлены, а пол сплошь усеян битым стеклом.
Однако никаких необычных шумов мы не услышали, да и вообще никаких звуков, кроме нашего дыхания и осторожных шагов синьора Антонио, который подошел к тому самому месту, где так упорно топтался призрак.
Синьор Антонио приказал расчистить пол в центре подвала. Слуги и стражники сейчас же расшвыряли мусор. И по гулкому топоту их сапог стало ясно, что под плитами пола пустота.
Подрагивающие от нетерпения руки поспешно подняли каменные плиты, отодвинули, открывая тайник под ними.
И там, в свете свечей, все мы увидели небольшой человеческий скелет, кости, которые держались вместе лишь благодаря истлевшим останкам одежды.
Вокруг скелета лежали стопки книг. А рядом с книгами — мешочки с драгоценностями. Как же, должно быть, страдал в этом тесном каменном мешке Джованни, обиженный, израненный, обливающийся слезами! Это было понятно по положению костей: кисть руки тянулась к стопке книг, подложенных под голову, кости силились прижать к себе бесценные знания, заключенные в переплет.
Маленький и хрупкий, лежал на книгах череп. И в мерцании свечей сверкали стекла очков.
12
В тот же день в дом пригласили старейшин еврейской общины. Синьор Антонио принял их наедине, предоставив Никколо, Виталю и мне заниматься своими делами.
Вечером принесли гроб для останков Джованни, и мы вместе со старыми иудеями, взяв факелы, отправились в долгий путь до еврейского кладбища, где и предали останки земле. Все молитвы, необходимые по ритуалу, были прочитаны.
Ни одному городскому хулигану не позволили помешать процессии. Уже совсем поздно мы вернулись в затихший дом. Казалось, никакого призрака здесь никогда не существовало. Слуги, несмотря на поздний час, до сих пор подметали коридоры и лестницы, во многих комнатах горел свет.
Синьор Антонио позвал Виталя к себе в библиотеку и попросил (об этом позже рассказал мне сам Виталь) поделить богатства Джованни: половину вручить еврейским старейшинам, а половину оставить себе, поскольку Виталю предстояло не только молиться о душе Джованни и сберегать память о нем всеми доступными способами, но и систематизировать и восстанавливать многочисленные письменные труды Джованни. Синьор Антонио сохранил копии многих книг, а Виталю предстояло отыскать утерянные. В ближайшее время это должно стать его главной работой.
Никколо тем временем переедет в свой дом, как и было задумано с самого начала, а Виталь станет его секретарем.
Иными словами, Виталь получил ответ на свои молитвы, в том числе и на произнесенные в домашней синагоге, потому что теперь благодаря наследству Джованни он стал богатым человеком.
Было ясно, что моя миссия выполнена. На самом деле я даже недоумевал, почему Малхия до сих пор не приходит за мной.
Я навестил синьора Антонио в его доме, когда он уже собирался ложиться спать, и сообщил, что скоро уйду, поскольку моя работа завершена.
Синьор Антонио поглядел на меня долгим многозначительным взглядом. Я понимал, что ему хочется спросить, каким образом и почему я увидел дух Джованни, но он удержался от вопроса, поскольку в Риме было опасно вести подобные разговоры, и синьор Антонио решил не поднимать эту тему. Мне хотелось рассказать ему, как я скорблю о том, что Лодовико покончил с собой. Я пытался подобрать слова, но так и не смог. Наконец я протянул к нему руки, и старик сжал меняв крепком объятии, благодаря за все, что я сделал.
— Ты же знаешь, что можешь оставаться у нас сколько захочешь, — произнес он. — Я буду счастлив, если у меня в доме появится лютнист. Я с удовольствием послушал бы песни, какие ты знаешь. Если бы я не носил траур по Лодовико, я упросил бы тебя сыграть прямо сейчас. Но, насколько я понимаю, ты не можешь остаться с нами. Почему ты уходишь?
Антонио был искренне расстроен, и на мгновение я растерялся, не зная, как ответить. Я взглянул на него. Подумал обо всем, что успело произойти за последние два дня, и мне показалось, я знаю этого человека много лет. Такую же боль я испытывал, исполняя для Малхии первое задание — тогда я сильно сблизился с жителями средневековой Англии, которым был послан в помощь.
Я вспомнил о Лионе и Тоби, о том, как Малхия уверял меня, что я умею любить. Если это так, то я обрел это умение совсем недавно, и я пока еще был неуклюжим новичком в любви, мне еще как-то предстояло искупить десять лет горечи и полной неспособности любить кого бы тони было. Но все-таки в данную минуту я любил этого старика и не стремился его покидать. И хотя я нестерпимо жаждал вернуться к Лионе и Тоби, мне не хотелось уходить.
Никколо спал, когда я поднялся в его комнату, поэтому на прощание я просто поцеловал его в лоб. Краски жизни вернулись к молодому человеку, он спал крепким, здоровым сном.
Когда я снова пришел в «другой» дом, то нашел Виталя в библиотеке, где мы разговаривали с ним в самом начале. Он уже приступил к чтению некоторых переводов Джованни, а наготове лежала еще целая кипа книг.
То были тома из тайника в подвале, они сильно пострадали от сырости и грибка, однако Виталь разобрал названия и темы трудов и мог восстановить недостающие фрагменты. Виталь сейчас был совершенно поглощен жизнью Джованни, работами Джованни и говорил о том, чтобы разыскать его последних учеников.
Оказалось, Пико поведал ему, как я явился к синьору Антонио накануне ночью, и еще Пико слышал мой разговор с призраком и разговор с синьором Антонио, когда я подробно описывал внешность привидения. Поэтому Виталь все знал.
Он сказал, если бы не я, то инквизиция наверняка уничтожила бы его, в этом он нисколько не сомневается.
— Но ты совершенно ни в чем не виноват, — напомнил я ему. Он сидел передо мной дрожа, словно до сих пор не мог избавиться от ощущения нависшей над ним опасности.
— Но мои молитвы, мои молитвы о славе и богатстве, разве не они разбудили призрака?
— Призрак проснулся просто оттого, что дом открыли, — сказал я. — Но теперь дух совершенно упокоился.
