— Вера, ты что, как же… — Даша испуганно уставилась на подругу.
Она верила ей и знала о ее удивительных способностях, но положиться на нее целиком и полностью мешал страх. Вот так же мы ничего не можем поделать с невольным страхом высоты, когда выглядываем из окна двадцать второго этажа. Да, мы знаем, что здание надежно, что кроме нас в нем еще тысяча человеческих существ. Но все равно страшно быть на такой высоте, это сильнее нашего осторожного подсознания. Оно никому не доверяет.
— Дашенька, я же его только припугну. Мне нужно встретиться с твоим грозным клиентом и поговорить. После этого разговора, обещаю, ты будешь свободна от него так или иначе. А чтобы он согласился встретиться, необходимо его удивить, навязать свой сценарий событий. Это элементарно, и не спорь со мной, пожалуйста. Я скажу ему это все, а потом добавлю, что мы вместе придем к нему для обсуждения новых условий. Таким образом, сперва он растеряется, затем должен будет проявить любопытство.
— Весь разговор — моя забота. И выбрось из головы всякие глупости, отдохни как следует. Ты — рекламная леди, войны подобного рода от тебя далеки. Главное, твердо знай, что все будет хорошо. Если раньше ты плавала в лодочке по бурному морю, то сейчас ты уже на берегу, твердо стоишь на ногах. И еще. Я прошу тебя, постарайся быть на людях побольше, попроси Сашу, чтобы встречал тебя и провожал. Или ребят из агентства попроси, если твоего Романенко опять супруга детьми к дому прикует.
— Да уж, за ней не заржавеет. А зачем провожать?
— Так надо. Тебя могут снова начать пугать…
— Да прекрати ты трусить, это же элементарное манипулирование. Сопротивляться надо! Не в его интересах, чтобы с тобой что-то случилось. Учти, если что — мгновенно звонишь мне.
— Спасибо, Веруня.
— Ну все, я пошла.
Даша провожала Веру взглядом зайца, которого дед Мазай схватил за уши и вытащил из воды. Заяц уже вне опасности, но еще этого не понимает. И на душе у Даши было тревожно.
7 НЕНАВИДЕТЬ РАЗРЕШАЮ
За две с половиной недели до убийства.
Строительство продолжалось и снаружи выглядело почти как обычно. Разве что рабочих было поменьше. Остались немногие: либо равнодушные к мистике и суевериям, либо желающие любой ценой заработать — деньги есть деньги. Да и охраны теперь стало много больше, стало быть — спокойнее.
Григорий и Федул работали наверху, почти на самой верхотуре. Эти двое были не просто из одного села, а добрые соседи, дружили семьями, ходили друг к другу в гости. Если у Федула закалывали кабанчика, то Гриша мог быть уверен — скоро друг занесет ему кровяночки. Они посидят под хороший самогон, поговорят неспешно, как и полагается серьезным мужчинам. А Гришина жена регулярно делилась с Федуловой супругой отборными яйцами от пестрых своих курочек.
Кроме Гриши и Федула опалубочными и арматурными работами сейчас занимались несколько человек, но эти двое считались самыми лучшими, поэтому всегда могли ставить условия: хотим в одну смену, хотим на один участок. И им всегда разрешали — они были опытными строителями. У них никогда не случалось брака, бетон, налитый в опалубку, ни разу не приходилось разбивать из-за вздутия досок. Федул только посмотрит мельком — и сразу покажет пальцем: вон там, сбоку, есть щель, значит, бетон просочится. Или вот эта доска с сучками, убрать ее и дать другую. А у Гриши был наметан глаз на плотность бетона: нужно ли его уплотнять специальным прибором, который создает вибрацию, или так наливать.
Никогда друзья не запутывались в маркировке опалубки, у инженеров не было с ними проблем: дашь чертеж — и можно идти покурить. Они никогда не забывали смазывать доски специальной эмульсией, не экономили — самим же придется потом отдирать присохшее.
Оба крупные и плотные, друг на друга они почти не смотрели, работали молча, не кричали надсадно, не матерились. Вот почему, когда Григорий закричал, словно раненый зверь, все рабочие внизу и на перекрытиях вздрогнули от неожиданности и посмотрели вверх. А смотреть надо было вниз, потому что это Федул сорвался с высоты, свалился на землю и лежал теперь беспомощной изломанной куклой, а не живым человеком…
Григорий не просто кричал — он выл и стонал, держась за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, в то время как отовсюду к фундаменту, где ударился оземь его друг, сбегались рабочие. И пока остальные поднимались наверх по пролетам, чтобы успокоить Гришку, узнать, что же произошло…
— Не може быть… Не може… — Он бормотал и раскачивался, как ненормальный.
— Да что тут произошло? Почему он сорвался?!
— Не знаю… Працювалы, як ото завжды… У меня за спиною вин був, отам… Не знаю!!! — заорал вдруг Гриша.
Его схватили и повели вниз, завели в бытовку, накапали чего-то успокоительного. Вызвали «скорую» и, увы, милицию. Позвонили директору, Лозенко примчался как на пожар, почерневший от досады. Опять!.. Бесовская стройка, позор на весь Киев!
— Мы уезжаем, — сказал врач, когда Лозенко приоткрыл дверь «скорой». — Отойдите…
— Секундочку, — попросил подошедший милиционер. — Мне нужна причина смерти.
— Смерти? — удивился доктор. — Так он еще жив. Он же упал у вас на мешки с цементом, и это, видимо, его спасло…
— Когда с ним можно будет поговорить? — требовательно спросил мент, оттирая плечом директора стройки.
Доктор пожал плечами.
— Может, и никогда. Не знаю, выживет ли. Он в коме, изломан весь… И челюсть тоже, так что насчет разговоров — это вы не надейтесь. Короче, звоните в больницу, в реанимацию.
«Скорая» уехала. Грицьку сказали, что его друг жив. Он заморгал, долго молчал, потом вскочил и хотел бежать. Да куда там… Милиционеры его заставили подняться наверх, на место происшествия, показать, кто как и где стоял, что делали. Там он снова впал в истерику и больше ничего сказать не мог.
Не сговариваясь, все свою работу оставили. Краны остановились, сварочные огни погасли, недоваренную арматуру побросали как попало. Мастер и старший смены суетились, просили, трогали за рукав: «Бетон же застынет! Как можно!» — их никто не слушал. Рабочие расселись по своим жестким кроватям и ждали, сами не зная чего. Потом начали совещаться. Несколько человек сидели рядом с Гришей, слушали его рассказ о падении Федула по третьему кругу, успокаивали как могли. Звонили в больницу, справиться о состоянии пациента Довгалюка. Ответы были одни и те же: состояние тяжелое.
— Надо позвонить Насте, жене Федула… — сказал Григорий.
Он вытащил телефон, но мастер его отобрал.
— В таком состоянии ты ей лучше не звони, хуже будет и ей, и тебе. Я сам.
Ноябрьский день потемнел, зажглись фонари на улице. На стройке, наоборот, выключили все, что могли выключить. Как будто в знак траура.
— Хозяину звонить, как думаешь? — растерянно спросил Лозенко у выходящего из ворот инженера.
