— А когда Рэймонд Артур последний раз приходил к вам на консультацию?
— Могу я свериться со своими записями?
— Можете.
— Так вот: я видел его два раза за этот год, первый раз тридцатого июля, а потом девятнадцатого октября.
— И в связи с чем он приходил к вам?
— В июле по поводу трудностей со сном. Я написал: «Говорит, что не может спать, но обратить внимание: работает в ночную смену. Плохой аппетит; признает, что чувствует себя неважно. Разведен, живет один. Никаких идей о самоубийстве. Упоминал о дочери, о внучке. Впечатление: депрессия. Принимать амитриптилин, пятьдесят миллиграммов на ночь, через три недели довести до ста пятидесяти миллиграммов, выписано сто таблеток по пятьдесят миллиграммов. Явиться через две недели».
— Значит, вы в июле диагностировали депрессию?
— У него были классические симптомы.
— А выписанное вами лекарство — это антидепрессант?
— Да.
— Доктор Фергюсон, вы слышали ранее в ходе этого заседания о потенциальных побочных действиях этого лекарства. Не отметили ли вы, что оно оказало подобное побочное действие на покойного?
— Ну, честно говоря, я был удивлен, что в его крови при вскрытии было такое обнаружено. Когда я видел его в октябре, он сказал мне, что вообще не принимал этого лекарства.
— А знаете ли вы почему?
— Пациенты часто с подозрением относятся к лекарствам, особенно к антидепрессантам. Люди не принимают лекарств, которые мы им рекомендуем, — это случается, наверное, чаще, чем мы думаем.
— А могло ему при его депрессии стать лучше без лекарств?
— Могло. Но не стало. Когда он пришел ко мне в октябре, он был в гораздо худшем состоянии.
— В чем это выражалось?
— Я написал: «Депрессия. Не хочет разговаривать. Отрицает наличие идеи самоубийства, но такие мысли мелькают. План: побудить принимать амитриптилин (не принимался). Отослать к психиатру. Увидеть через три дня».
— Мне из этого не ясно, почему вы сочли, что ему стало гораздо хуже?
— Видите ли, когда он приходил ко мне в июле, я поинтересовался, не наносит ли он себе ущерба. Это обычный вопрос, который задают всем страдающим депрессией. В то время у него таких мыслей не было. Он рассказал мне немного о своей работе и семье, и я успокоился, увидев, что он считает — у него есть ради чего жить. Когда же он пришел ко мне в октябре, у него по-прежнему не было конкретных планов, но он признал, что у него мелькают мысли покончить с собой.
— Поэтому вы решили отправить его к психиатру?
— Да, а также потому, что он не принимал лекарство. Пожилые одинокие мужчины — это группа высокого риска, особенно если их посещают мысли о нанесении себе ущерба насильственным путем. И я не хотел рисковать.
— Вы просили его прийти через три дня. Он пришел?
— Нет. Девятнадцатого октября я в последний раз видел его.
— А учитывая вашу обеспокоенность его состоянием, вы не пытались связаться с ним, когда он не явился в назначенный день?
— Ну, в идеальном мире я, наверное, так бы и поступил. Но на практике я очень редко это делаю. Просто нет времени.
— Благодарю вас. Мистер Форшо?
(Мистер Форшо встает.)
— Только один вопрос, доктор Фергюсон. Я понимаю, что этого нет в тех записях, что вы нам прочли, но не помните ли вы характер этих «мелькающих мыслей»?
— Я не уверен, что понимаю вас.
— Ну, по-моему, вы употребили выражение «нанесение ущерба насильственным путем». Что, по словам мистера Артура, он намеревался с собой сделать?
………………………………
— Доктор Фергюсон?
— Он сказал, что когда едет на машине, в голову ему неожиданно приходят разные мысли. Например, он представляет себя мертвым в разбитой машине.
— Благодарю вас, доктор Фергюсон. Вопросов больше нет.
(Мистер Форшо садится. Встает мистер Джонсон.)
— Доктор Фергюсон, если бы вы считали, что ваш пациент намеревается совершить самоубийство, что бы вы предприняли?
— Согласно Акту об умственном здоровье, я отправил бы его на обследование для принудительного помещения в больницу.
— Но с Рэймондом Артуром вы так не поступили?
— Нет. Когда я его видел, я считал, что этого не требовалось.
— Если вы действительно волновались по поводу кого-то — не настолько, чтобы изолировать этого человека, но достаточно, чтобы не спать ночью, — вы разыскали бы его, если он не являлся к вам в назначенное время, правда? Вы наверняка не так уж заняты своей работой?
— В вашем контексте я, наверное, так бы и поступил, да.
— Короче говоря, мы можем предположить — поскольку вы хороший врач, — что мелькавшие у мистера Артура идеи о смерти были недостаточно серьезными и вы не верили, что он может их осуществить. По вашим собственным словам, вы направили его к психиатру, так как не хотели рисковать. Я правильно суммировал ваши высказывания?
— Да.
— Значит, вы либо были правы в своем суждении, что состояние Рэя Артура не вызывало серьезного опасения, либо вы небрежно отнеслись к нему. Так что же это было?
(Перерыв. Доктор Фергюсон консультируется с представителем Союза защиты медиков.)
— Так как же, доктор?
— Мне порекомендовали сказать вам, что суждение может быть неверным, но это вовсе не означает какой-либо небрежности со стороны медика.
Глава шестая
Дорога Девы Марианны
— Мама вызвала доктора, и доктор сказал: «Никакого прыганья на постели, как обезьянка!»
Я открываю дверь и обнаруживаю, что Холли, которую держит за талию Пол, изо всех сил прыгает на большой гостиничной кровати. Он заканчивает одну из ее любимых песенок, хотя которая из пяти прыгающих макак только что ударилась головой, я уже не услышала. Холли видит меня поверх плеча отца и, просияв улыбкой, выбрасывает в направлении меня руку. Ее радость понятна, а то, что Полу приятно видеть меня, неожиданно.
— Вот она! Я же говорил тебе, что она скоро придет.
Оба улыбаются, лукавые заговорщики. Их радостное возбуждение действует на меня, окутывает теплом после холода сумеречной улицы.
— Ну, кто-то великолепно провел время, правда?
Мы встречаемся посреди комнаты — Холли тянется ко мне, ей так хочется, чтобы ее обняли. И когда она уютно устраивается в изгибе моего локтя, кладет ручонку на мое плечо, а ее маленькое тельце исторгает такое тепло и энергию, прижавшись к моему боку, я знаю, что вернулась домой.
— Привет, лапочка, — говорю я ей. — Хорошо поплавала?
— Блестяще, верно, тигренок?
