Вечером, после моего возвращения с работы, ко мне заехал Шоффлер. Он прибыл с упаковкой из шести бутылок пива «Сьерра-Невада» и огромной, плохо пропечённой пиццей.
— Здоровая пища, — произнёс он с характерным тонким смешком. — Пообщайся со мной, и ты тоже скоро станешь жирным уродом, на которого и смотреть-то противно.
Его появление меня обрадовало. Сильнее меня могло обрадовать лишь возвращение сыновей. Кроме него, мне никого не хотелось видеть в своём доме. Во-первых, Шоффлер был единственным в мире человеком, всегда готовым говорить на самую главную для меня тему. Во-вторых, он был циничным, остроумным и, как я недавно понял, очень толковым парнем. Все наши встречи заканчивались тем, что мы снова и снова прокручивали отвергнутые версии, дабы убедиться, что ничего не было упущено. Мы говорили о бумажном кролике, об уиппете, о свидетелях, видевших, как высокий человек садится в чёрный внедорожник, о свежих явлениях народу Элвиса Пресли, о куриной крови и о списке «врагов», атакованных мной в эфире. Шоффлер постоянно рылся в своей записной книжке — третьей по счёту. Файл по нашему делу, сказал он мне, насчитывает уже семь толстенных папок. Каждое дело, пояснил детектив, начинается с единственной папки толщиной в три дюйма. Папки (Шоффлер позволил мне на них взглянуть) содержали копии всех бумаг, появившихся в ходе следствия. Там были доклады, заявления свидетелей, протоколы допросов, фотографии с места преступления, результаты судебно-медицинских анализов, список изъятых при обыске предметов, ордера на обыск и так далее и тому подобное.
Мы ели пиццу, смотрели бейсбол по телевизору и некоторое время сотрясали воздух болтовнёй, прежде чем Шоффлер перешёл к истинной цели своего визита.
— Мне даже не хочется говорить тебе это, Алекс, — произнёс он и замолчал. Судя по тому, как детектив барабанил пальцами по столу и шаркал ногой, ему было явно не по себе. Увидев, как изменилось моё лицо, он поднял ладонь и продолжил: — Не беспокойся. Я не о мальчиках. Ничего нового там нет. Речь идёт… обо мне. Меня отстранили от дела.
— Что?!
Шоффлер славился своей бульдожьей хваткой и никогда не разжимал челюстей, не закончив расследования. Ради работы он принёс в жертву два своих брака и использовал каждый свободный момент, чтобы возвратиться к старым, нераскрытым делам.
— Что это значит? Ты же прославился тем, что никогда не закрывал своих дел. Тебя отстранили от дела? Почему?!
— Значит, так… — Он глубоко вздохнул. — Ты здесь ни при чём. Все мои дела передали другим людям. После одиннадцатого сентября наши вожди приступили к созданию нового подразделения, и оно наконец появилось на свет. Называется «Городской центр по борьбе с терроризмом». — Он развернул ладони, словно открывая книгу. — По офицеру из каждого городского округа плюс парочка агентов ФБР, люди из таможни и службы иммиграции и натурализации. Я выделен от полицейского управления графства Энн Эрандел. Поверь, мне очень жаль.
Я ничего не сказал. Для меня это был страшный удар.
— Твоё дело передано молодой женщине по имени Мюрел Петрич. Я, возможно, и бульдог, но зато она отличный детектив и к тому же умница. Мюрел страшно амбициозна. Весьма удачное сочетание, часто приводящее к успеху.
— Да.
— Послушай, я все понимаю… — покачал он головой. — Но ты можешь на меня рассчитывать, если вдруг понадобится моя помощь. Звони в любое время, по любому поводу. Звони, если у тебя возникнет какая-нибудь идея или откроются новые факты. Я сделаю всё, что смогу. Но дай шанс и Петрич. В наших делах она — настоящая львица.
— Хорошо, — ответил я, не пытаясь скрыть овладевшей мной горечи. Мне казалось, что Кевина и Шона все бросили.
* * *
У меня появилась привычка спать в общей комнате. Не снимая одежды, я дремал на диване, просыпаясь в три или четыре утра, чтобы увидеть включённый торшер и работающий телевизор. В тот вечер, как только ушёл Шоффлер, я убрал пивные бутылки и остатки пиццы, засунул посуду в моечную машину, включил её и протёр кухонную стойку. Затем обошёл дом, выключил повсюду свет, запер двери и, раздевшись, забрался в кровать. Это была белая металлическая кровать, которую Лиз хранила на всякий пожарный случай. Лучше бы она прихватила эту штуковину с собой в Мэн. Как это ни ужасно, но я даже не мог представить, как она живёт, какие предметы её окружают, а мне приходится обитать среди вещей, любовно собранных ею за много лет. Постель. Я помнил, когда один из мальчиков, а то и оба, проснувшись от ночного кошмара или почувствовав себя одинокими, приходили в спальню и, остановившись рядом с нашей кроватью, звали: «Мама…» Всегда «мама» — и никогда «папа». Обманывать себя я не мог и не хотел. Дети обращались к Лиз, поскольку она постоянно была рядом с ними. Я помню те уик-энды, когда близнецы являлись в родительскую спальню, чтобы разбудить нас и начать вместе новый день.
Я лежал в темноте. Каждый раз, когда на Ордуэй сворачивала машина, по стенам и потолку пробегали два светлых пятна. И вот так, лёжа во тьме, я всё-таки принял решение. На работу я не вернусь. Я просто не смогу уныло, с затуманенным сознанием бродить в суете студии.
Я буду искать своих детей.
Глава 14
Когда я принёс прошение об отставке, все принялись меня уговаривать не делать этого. Мне говорили, что надо ещё подождать и всё такое прочее. Казалось, они считали, что я погибну, находясь вне студии.
Большой Дейв покачал огромной головой и положил моё заявление перед собой на стол текстом вниз.
— Я буду считать это отпуском без сохранения содержания, — сказал он. — Ну, скажем, на три месяца.
— Не могу ничего обещать, — ответил я. — Пока не знаю, сколько времени это займёт.
Когда Дейву приходится говорить то, что ему говорить совсем не хочется, он наклоняет голову и сверлит вас взглядом из-под насупленных бровей, словно гигантская черепаха. Увидев, как он опустил голову, я приготовился выслушать малоприятное замечание, но мои ожидания не сбылись.
— И что же ты намерен использовать вместо денег? — спросил он.
Дейв достаточно хорошо знал моё финансовое положение и понимал, что у меня могут возникнуть серьёзные проблемы. Мы были с ним достаточно близки, и босс даже несколько раз удостоил посещением наш дом, чтобы принять участие в тщательно спланированных и искусно подготовленных моей супругой ужинах. Ему было прекрасно известно, что мы не купаемся в деньгах и что наш разъезд породил дополнительные трудности.
— Послушай, если вдруг окажешься без средств, звони — мы поможем. — По тому, с какой силой он сжал мне руку, я понял, что это предложение он сделал не без душевной боли.
По правде говоря, я пока не знал, как стану решать финансовые проблемы. Ни при каких обстоятельствах я не мог просить Лиз дать мне разрешение на залог дома. Строго говоря, согласно условиям договора о раздельном проживании, я не мог даже взять отпуск без сохранения содержания, поскольку это уменьшало мою финансовую поддержку супруги. Надо было найти такой способ розыска детей, который не уменьшал бы выплат для Лиз. Я не мог оставить её без средств.
