«Дорогая, я пошел подышать свежим воздухом с Хейденом и заодно закончить кое-какие дела. Буду дома после обеда. Если захочешь поговорить до нашего прихода, позвони.
Целую, Рэнди».
На записке лежал ключ от мастерской мужа. Разумеется, на нем не было опознавательных знаков, и я не уверена, что отличила бы его от других ключей в связке, и все же я не сомневалась: это именно тот самый ключ.
Мне так хотелось сразу же позвонить в полицию. Да, именно так и следовало сделать… Нет, надо было позвонить вчера, когда он, весь мокрый и перепачканный кровью, еле доплелся до спальни. И я могла бы сказать оператору или диспетчеру, понятия не имею, кто там у них отвечает на телефонные звонки… Да, я могла бы сказать: «Не знаю, имеет ли это какое-нибудь отношение к недавнему убийству девушки, которое произошло рядом с моим домом, но…»
Вообще-то даже не надо набирать номер 911, потому что я прекрасно знаю полицейского Тода Клайна, который по-прежнему живет рядом с нашим старым домом. Именно он несколько лет назад делал бередящие душу намеки по поводу убийства семьи Рено, и хотя мы больше не соседи, все равно ходим в одну церковь и часто встречаем там Тода с семьей. Правда, церковь мы посещаем гораздо реже, чем прежде. Учтивый, обходительный Тод Клайн, с традиционными полицейскими усами и бочкообразной грудной клеткой. Он рассказал, что Труди и Доминик Рено претерпели страшные мучения от рук убийцы, который сотворил что-то ужасное с их глазами… Рено. О Господи, неужели это Рэнди?! Вчера вечером я не смогла позвонить в полицию после программы новостей потому что муж не спускал с меня глаз и наверняка не позволил бы рыться в справочнике с телефонными номерами прихожан нашей церкви. Но я могла оказать сопротивление и не пить воду из чашки, которую принес Рэнди. Могла ударить его кухонным ножом и, схватив сына на руки, сесть в машину и мчаться на предельной скорости домой, в Орегон…
Слишком поздно. Я взяла ключ, но тут же выронила его. Пальцы совсем не хотели слушаться. Наверное, еще не прошло действие той пакости, которой угостил муж. В ушах звучал настойчивый голос: «Теперь ты все знаешь. Расскажи». Его эхо громом отражалось от длинного кухонного стола и разносилось по опустевшему дому. Я словно примерзла к полу, а потом схватила ключ и, зажав его в кулаке, перечитала записку. Разжав ладонь, снова посмотрела на клочок бумаги, начиная наконец понимать, что впервые за долгие годы совместной жизни муж пытается со мной поговорить и хочет, чтобы разговор получился содержательным.
2
Внутренний двор еще не просох после вчерашней грозы, но небо прояснилось, и в утреннем свете лужайка сияла россыпью капелек-бриллиантов. Сгрудившиеся у кормушки птицы испуганно вспорхнули, когда я проходила мимо них к мастерской Рэнди, а потом снова стали стайками спускаться на землю. Словно весь мир оцепенел вместе со мной. От дома до мастерской всего шагов двадцать, но я всегда чувствовала, что их разделяет бездонная пропасть, та самая, что лежит между тайным миром Рэнди и нашей совместной жизнью. И вот сейчас он наконец решил открыть свои секреты.
Мастерская представляла собой обычную складскую пристройку площадью десять квадратных футов, воздвигнутую двумя парнями, которых прислали из хозяйственного магазина, и они притащили на грузовой платформе все необходимое для строительства и кучу разного хлама. По обе стороны пристройки было по два маленьких окошка, заклеенных изнутри бумагой. За все время, что мы прожили в новом доме, я ни разу сюда не заходила, уважая право мужа на уединение, в котором он так нуждался. Рэнди любил при каждом удобном случае напоминать, как это важно для его душевного покоя. Вставив ключ в замочную скважину, я на секунду замерла, лелея в душе робкую надежду, что все страхи окажутся напрасными и муж прижал свою записку каким-нибудь старым ключом. Может быть, ему действительно захотелось пообщаться с нашим малышом, может быть… Но нелепая надежда тут же испарилась как дым. Бросив замок на траву, я повернула ручку и открыла дверь.
Внутри было темно. Тонкие лучики дневного света с трудом пробивались через бумагу, которой Рэнди закрыл окна, и я с трудом отыскала выключатель. Прикрепленная на потолке лампочка без плафона залила помещение мутным желтоватым светом, оставлявшим местами пятна тени. В воздухе стоял странный запах, определить который я не могла. Пахло лекарством или каким-то химическим препаратом… Даже при включенном свете помещение казалось замкнутым пространством и вызывало клаустрофобию. Посреди комнаты, на полу, настланном досками из клееной фанеры, стоял одинокий стул на колесиках, который пришлось отодвинуть в сторону, чтобы пройти. Я оставила дверь открытой и все время следила за ней, опасаясь, что Рэнди выскочит из дома через черный ход, размахивая ножом, как Синяя Борода, чтобы наказать непокорную супругу.
Пока я не видела ничего, что могло бы навести на тревожные мысли. По обе стороны вдоль стен выстроились большие стеллажи с полками и выдвижными ящиками из светлого неполированного дерева, с ручками из желтой меди, а сзади находился большой встроенный шкаф, к двустворчатой двери которого был прикреплен какой-то рисунок. Рассматривать его я пока не решилась. Когда я открыла первый ящик слева, от неожиданности перехватило дыхание: там было полно боеприпасов, коробок с патронами различного калибра, аккуратно уложенных одна на другую. Взяв в руки первую попавшуюся коробку, я прочла: «Ремингтон 357», «Холлоу-Пойнт, 50». В следующем ящике находилось оружие — шесть револьверов в кожаной кобуре. Я не поняла, какой они модели и калибра, но вид у них был зловещий. Рэнди говорил, что когда-то увлекался стрельбой и тренировался вместе с коллегами по работе, но ни словом не обмолвился о том, что имеет огнестрельное оружие. В третьем ящике находилась коллекция ножей в кожаных футлярах. Они были так хорошо начищены и смазаны, что казались эластичными на ощупь. Я достала несколько штук и удивилась их разнообразию. У одного из ножей было длинное зубчатое лезвие, у другого — более короткое, с загнутым крючком на конце, а лезвие третьего ножа было зазубренным с одной стороны и гладким с другой. Все три были отлично наточены, и когда я уронила один из них острием вниз, он легко вошел в деревянную столешницу. Положив ножи на место, я стала открывать другие ящики, где обнаружила множество инструментов, назначения которых не знала. Один из них напоминал присоску, а другой, сделанный из серебра, походил на хирургический инструмент. Здесь же были рулоны клейкой ленты, портативный прибор с миниатюрным экраном и надписью «GPS», пара перчаток, сетка для волос и бобины толстой веревки, аккуратно уложенные симметричными штабелями.
К горлу снова подступила тошнота. Я все время оглядывалась на открытую дверь, которая находилась совсем близко, но казалась такой далекой.
Перейдя на другую сторону и открыв первый ящик, я обнаружила аккуратно разложенные документы в ламинированных суперобложках. Первыми попались под руку водительские права с фотографией Рэнди, выданные в штате Висконсин на имя Джеральда Хэмби, и удостоверение личности на имя Уильсона Хэмби из штата Делавар. Я рылась в документах и доставала паспорта, банковские и кредитные карты с поддельными именами. В тот момент мне стало интересно, есть ли на этих картах деньги. Впоследствии на суде обнаружилось, что на каждом счете лежало по несколько тысяч долларов. Рэнди всегда отличался трудолюбием и умел экономить, так что деньги у него водились. Теперь стало ясно, почему муж всегда держал меня в стороне от финансовых дел семьи, разглагольствуя об обязанности настоящего мужчины содержать жену и детей. Правда, я никогда и не стремилась заняться денежными вопросами и в душе испытывала благодарность за то, что Рэнди избавил меня от этих хлопот.
