— Да. И тогда же был сослан. — Хигэкуро улыбнулся, видя изумление гостя. — История моя в общем-то обычная. Я вырос в благородной семье и учился военному делу. Но одного из моих дядюшек обвинили в государственной измене, всех членов клана приговорили к ссылке, имущество конфисковали, отняли регалии. Я тогда уже имел семью, а боевые искусства были моим единственным умением. Они-то и помогали мне поддерживать родителей до самой их смерти. Вскоре после этого умерла моя жена, но я успел вырастить дочерей, прежде чем несчастный случай сделал меня калекой.
Пока он рассказывал эту трагическую историю, улыбка не сходила с его лица. Акитада был глубоко тронут его мужеством.
— Вам выпала трудная доля, — смущенно произнес он.
— Вовсе нет. Я счастливый человек. Аяко помогает мне в школе, а Отоми с каждым днем все больше зарабатывает рисунками. — Он улыбнулся, не скрывая гордости и восхищения дочерьми.
Акитада посмотрел на сидевшую рядом Аяко. Руки ее покоились на коленях, но он заметил, какие сильные у нее пальцы.
А между тем ее сестра уговорила Тору сыграть с нею в го. Личико Отоми лучилось улыбкой, когда она смотрела на него. Он тоже улыбался, пока она расставляла фишки своей нежной округлой ручкой. Акитаде вдруг вспомнились холодные пальчики юной вдовы в доме Татибаны, и его поразило, какими разными были эти три молодые женщины.
Оторвавшись от раздумий, он вернулся к разговору с Хигэкуро.
— Губернатор отзывался о вашей дочери как о прекрасной художнице. Нельзя ли мне посмотреть ее работы?
— Вы говорите, губернатор? — Хигэкуро громко хлопнул в ладоши, но Отоми и Тора были увлечены игрой.
Только когда сестра взяла Отоми за плечо, та обернулась. Отец и дочь объяснились на языке жестов, потом Отоми, с улыбкой поклонившись Акитаде, направилась к лесенке на чердак. Вскоре она принесла охапку свитков и, положив их на помост, вернулась к игре.
Акитада разворачивал свиток за свитком, Хигэкуро и Аяко молча сидели у него за спиной. Отоми оказалась замечательной художницей. Сам он всегда предпочитал более сдержанные пейзажи такому вот буйству красок, но эти рисунки, выполненные с великим мастерством, поразили его точностью деталей. Он был достаточно знаком с религиозной живописью, чтобы понять — Отоми могла бы соперничать с любым столичным художником.
Когда Акитада задержал свое внимание на одном скалистом туманном пейзаже, Аяко пояснила:
— Мы тоже предпочитаем природу, но за буддийские сюжеты больше платят. Такие полотна хорошо расходятся и среди паломников, и среди местных жителей. А наша Отоми настоящий мастер деталей. Она посещает знаменитые монастыри и делает там копии росписей.
Акитада улыбнулся.
— Я бы хотел купить какой-нибудь пейзаж. Нет ли тут прекрасного вида с заливом Сагами? Когда я вернусь в столицу, он напомнит мне об этой поездке.
Аяко забеспокоилась.
— Вообще-то есть один, но его вряд ли назовешь пейзажем. Это корабль, попавший в бурю.
— Вот как? Интересно.
— Да, скорее даже изображение морского дракона. Помнишь такую картину, отец?
Хигэкуро тоже выглядел встревоженным, новее же кивнул.
— Покажи господину этот свиток, дочка, — сказал он, бросив быстрый взгляд на игроков в го.
Аяко подошла к одному из сундуков и, достав из него свиток, развернула его перед Акитадой:
— Отоми сделала этот рисунок во время своего последнего путешествия, но он огорчает ее, поэтому мы запираем его в сундук.
Изображенный на картине корабль погибал в кольцах громадного морского дракона. Волны высотой с гору, черные тучи, сверкающие зубцы молний зловеще подчеркивали неминуемость гибели людей на борту суденышка. По точности деталей эта картина не уступала остальным работам, однако выполнена была торопливыми, размашистыми мазками, которыми художница сумела во всей полноте передать ощущение хаоса.
Акитада склонился над картиной. Он разглядел солдат на корабле — вероятно, военном грузовом судне. Помимо вооруженных секирами — нагината — воинов он увидел сидящего в сторонке монаха. Люди эти, казалось, были абсолютно невозмутимы перед лицом нависшей катастрофы. Акитада подумал, что на свитке, возможно, запечатлена какая-то поучительная буддийская притча. Он вглядывался в фигурку монаха, пытаясь разгадать ее смысл, и вдруг ему показалось, что где-то он видел этого человека.
— Нельзя ли спросить у твоей сестры, где она наблюдала эту сцену? — обратился он к Аяко.
Девушка замялась, потом подошла к Отоми и передала ей вопрос Акитады. Младшая сестра испуганно вскинула голову и отчаянно зажестикулировала.
— Она не хочет говорить об этом, — пояснила Аяко.
Тогда Акитада сказал отцу девушек:
— Я не хочу огорчать вашу дочь, но у меня такое ощущение, что с этой картиной связано что-то важное и значительное.
— Вы тоже так считаете? — оживился Хигэкуро. — Я с вами согласен. Примерно месяц назад, уже после дня поминовения усопших, Отоми с группой местных паломников побывала в монастыре Безграничного Света, что в провинции Симоза. «Морской дракон» была одной из картин, привезенных из того путешествия. Мы заметили, что Отоми как-то изменилась по возвращении. Все время о чем-то думала, и ее мучили ночные кошмары. Я решил, что с ней что-то приключилось во время этого паломничества и свиток как-то причастен к этой тайне. А вы думаете, здесь есть связь с пропавшими грузами? Время-то как раз совпадает. Если такая связь существует, у меня появляется надежда помочь дочке.
— Вы правы, — согласился Акитада. — И время и место паломничества вашей дочери примерно совпадают со временем и маршрутом последнего налогового каравана. А как путешествовала ваша дочь — на корабле или пешком по побережью?
Хигэкуро озадаченно смотрел на Акитаду, потом повернулся к Отоми и спросил ее об этом на языке жестов. Девушка зажмурила на мгновение глаза и отчаянно замотала головой. Но отец настаивал, и она в конце концов кивнула. Взяв из жаровни уголек, Отоми принялась что-то корябать на полу, все время при этом жестикулируя. Хигэкуро перевел так:
— Она жила на постоялом дворе монастыря. Под его стенами проходит большая дорога, а окна монастырской гостиницы выходят на залив Сагами.
— Спросите ее, не проходил ли в это время по дороге вьючный караван.
Но когда отец перевел дочери этот вопрос, Отоми побледнела и задрожала. Она нацарапала угольком несколько неразборчивых иероглифов, потом выронила его и пошатнулась.
— Хватит! — крикнула Аяко, бросившись к плачущей сестре, и сердито сверкнула глазами на Акитаду: — Не мучайте ее!
Акитада вмиг переменил свое мнение о девушках. Аяко оказалась прекраснее своей приторно миловидной сестры. И почему Тора так слеп?
— Прошу простить меня, — сказал Акитада. — Но ты должна понять, что твоя сестра не обретет покоя, пока не облегчит душу и не поделится с нами своей тайной.
