— Я не собираюсь дразнить вас, — пролепетала Дорис, напуганная последствием своих необдуманных речей. — Поверьте, больше всего мне хотелось бы исчезнуть из вашей жизни.
— Понятно, что вам со мной неуютно, потому что я разгадал вашу суть.
Пальцы Брюса сильнее впились в ее плечо, и она ощутила, как дрожат его руки.
— Послушайте меня, Брюс Кейпшоу! Подумайте сами, вынесла бы я жизнь с Дейвидом Леноксом, если то, что вы мне приписываете, было бы правдой хотя бы частично или если бы я принимала все эти сплетни близко к сердцу? Вы действуете так, как будто являетесь единственным носителем истины и благонравия, и это дает вам право считать меня хищницей, гоняющейся за обладателями толстых кошельков.
Дорис говорила с оттенком горькой обиды.
— Уж не пытаетесь ли вы сказать, что ваш брак не являлся коммерческой сделкой?
Его хватка ослабла, но плечу было все еще больно.
— Сделкой был бы брак с вами, — усмехнулась она.
Ее самообладанию приходил конец. Ей нестерпимо хотелось закричать, что нарисованный им портрет абсурден.
— Значит, вы готовы пойти на сделку со мной? — туповато спросил он.
— О нет! Я скорее вышла бы замуж за дьявола. По-моему, даже он понимает, что такое любовь, лучше вас. Во всяком случае, я делаю такой вывод из всего того, что вы мне наговорили.
Она прикусила губу, ощутив его взгляд, напоминавший луч лазера.
— Ах, ах! Брак не может быть без любви! Прямо-таки сентиментальная девушка из прошлого века!
— Смейтесь, смейтесь, если вам ничего больше не остается, — парировала Дорис. — Ваша проблема в том, что вы панически боитесь повторить судьбу отца, боитесь, что в один прекрасный день рядом с вами появится смазливое личико, обладательница которого, воспользовавшись вашей слабиной, ворвется в размеренную жизнь. Поэтому вы пытаетесь сделать себе прививки от любви… Мне искренне жаль вас!
— Заткнись!
Его крик разорвал недолгую тишину, наступившую после ее слов. Чувствовалось, что больше сдерживаться он просто не мог.
Брюс притянул к себе Дорис судорожным движением человека, который тонет и пытается схватиться за что угодно. Его ладони обхватили ее шею, а губы заскользили по лицу.
Дорис почувствовала, что она тает. Желание стало нестерпимым и достигло апогея, когда она поняла, что больше ни о чем другом думать не способна. Он целовал ее закрытые веки, кончиком языка провел по соленым дорожкам, оставленным слезами. В низу живота Дорис почувствовала горячий свинец, и это отрезвило ее.
— Вы бессердечный, черствый негодяй, и я не хочу, чтобы мое тело стало средством, с помощью которого вы решили отомстить миру. Почему для этой цели вам не избрать Милдред? Или в отношении ее вы хотите проявить воспитанность и продемонстрировать свою принадлежность к цивилизованному миру?
Никогда в жизни Дорис не доводилось произносить чего-либо подобного.
Брюс застонал, еще не допуская мысли, что слышит свой приговор. Его тело, напряженное и дрожащее от неудовлетворенного желания, не хотело признавать поражения. И он сам тоже.
— Понятно, вы не привыкли что-нибудь делать за так?
Ее движение было чисто рефлекторным, звук от удара женского кулачка в квадратную челюсть эхом разнесся по комнате. Дорис, в ужасе от содеянного, а не от страха перед возвышающимся над ней мужчиной, отскочила на шаг, взгляд не мог оторваться от следа удара, проступившего на оливковой коже. Брюс в задумчивости потрогал подбородок.
— Женщина, — его глаза превратились в щелочки, он наклонил голову к Дорис опасно близко, — никогда больше не делай так. Я не ручаюсь за себя!
— Ну и что будет? — спросила она с наигранной смелостью. — Вы ударите меня в ответ?
— Вовсе нет, просто тогда случится то, чего мы оба хотим, и уже давно…
— Свершится насилие, — брезгливо выразила догадку Дорис, отметив, что он по-прежнему в упор смотрит на нее.
Он взял ее руку в свою, именно ту, которой она нанесла удар. Дорис не делала попыток освободиться, загипнотизированная его взглядом. Глаза Брюса нацелились на ее губы. Он поднес хрупкую ладонь к своим губам и неестественно медленно стал целовать каждый палец. Когда он закончил свое странное занятие, ее била нервная дрожь и она судорожно глотала воздух.
— Я не насильник, Дорис, — с расстановкой произнес он.
— Убирайтесь! Оставьте меня, наконец, в покое! Я хочу побыть одна… Я ненавижу вас!
Последние слова она произнесла с огромной убежденностью. Сейчас она действительно ненавидела его ровно в той же мере, в какой всего несколько минут назад была им очарована.
— Я не останусь здесь на ночь. Лэм приедет и заберет меня.
— Принимая во внимание тот факт, что в течение двух последних месяцев вы занимались исключительно тем, что пытались войти в мою жизнь, такое неожиданное бегство будет выглядеть как своего рода извращение.
— Ничего я не пыталась. Я просто привязалась к вашему сыну и поэтому была добра к нему. Я также жалела его за то, что у него такой отец, как вы. И, наконец, я осталась потому, что очень люблю Блэквуд. — Ее вызывающий тон постепенно сошел на нет, в голосе чувствовалась усталость, но она продолжила: — То, что я задержалась здесь, — большая ошибка. Я ненавижу тиранов как таковых, и вы яркий представитель именно этого типа людей. Не тешьте себя мыслью, что вы удостоитесь моего проклятия.
Зеленые глаза на мгновение столкнулись с серыми.
— Я никогда не думал так, Дорис. С образом вашего мышления я знаком слишком хорошо. В мужчине вас, прежде всего, интересует счет в банке и недвижимость. Что касается банка, то это мое дело, а про Блэквуд вы и так знаете. — Он набычился глядя на Дорис. — Мы с Милдред не хотели бы задерживать вас здесь далее, — изрек Брюс холодным, официальным тоном. — Вы вольны позвонить вашему везунчику-приятелю…
Губы его зло скривились, и он удалился.
У Дорис даже не было сил плакать. Она ощущала только тупую боль, когда набирала номер телефона Лэма.
7
Квартира Лэма оказалась небольшой, очень уютной, но так не похожей на то, к чему Дорис привыкла с детства. Финская мебель светлого дерева нравилась ей своей элегантной простотой, но она не могла забыть об очаровании старомодных комодов и кресел.
Теперешняя жизнь радовала Дорис своей насыщенностью. Новая работа требовала ответственного к ней отношения и одновременно стимулировала.
Не ставя такой цели, за каких-нибудь две недели Дорис привлекла всеобщее внимание. Одни ее обожали, другие ей завидовали. Но даже противники признавшие незаурядный ум молодой женщины, которая, безукоризненно владея собой, все свободное время была готова отдать любимой науке. Но Дорис не могла не признаться самой себе, что под внешностью роковой женщины скрывались терзания, сродни мазохистским. Никто, из знающих ее, в это никогда бы не поверил. Дорис корила себя за то, что так и не смогла порвать с прошлым. Мысли о том, что происходит между Брюсом и этой разодетой куклой Милдред, волновали ее. Она ежеминутно задавала себе загадку: любовники они или нет? И тут же убежденно отвечала: конечно, любовники! Она представляла себе, как руки Брюса касаются этой… а может быть, еще какой-то ей неизвестной женщины, и ее бросало в жар. Дорис проклинала Брюса больше всего за то, что он сумел затронуть ту заповедную часть ее души, которая управляла страстями.
