меня. Отличный вариант, с помощью которого можно отличиться.
Ну и последний факт. Я хорошо знаю Клячина. Если бы он реально хотел убить Мюллера, он бы его убил. Не на вчерашнем празднике, не в присутствии кучи людей, а тихо, по-скромному, наверняка.
— И всё-таки… Где у него кнопка, Урри…Где может быть прослушка…
Прошёлся по спальне, заглянул в каждый угол, в каждый подозрительный предмет, пытаясь найти микрофон. Ни-че-го…А должно быть. Должно.
Смотрел парочку фильмов о войне, и там фотоаппараты для шпионов уже имелись. Чего бы не быть и микрофонам? Киношники склонны к фантазиям, но не настолько и не в этом случае. Соответственно, лучше перебдеть, чем недобдеть. Буду считать, что микрофоны в номере есть.
— Черт… — Потрогал плечо.
Рана ныла, отдавая сразу во все тело. Когда я прикрыл Мюллера, постарался, чтоб пуля вошла в место, которое окажется самым безопасным. А в моем нынешнем теле это — верхняя часть спины, правее, левее от позвоночника — неважно. Плечи, проще говоря.
Там, благодаря Молодечному, теперь не только мясо наросло, но и появились тугие узлы мышц. К счастью, мой расчёт сработал. Потому что все могло закончиться не так весело. К примеру, расхреначило бы выстрелом лопатку. Или, пройди пуля навелет, зацепила бы ключицу. Или… Да что угодно.
В общем, это была чистой воды лотерея. К тому же, болит просто охренеть можно, насколько сильно. Какая разница, куда прилетела пуля? Она один черт прилетела.
Самое поганое, после выстрела началась суета. Женщины визжали, мужчины орали. При этом и те, и другие метались между столами, как куры по двору. В общем, форменный сумасшедший дом. Неудивительно, что дядя Коля красиво ушел в туман. Бестолковые гости своей суматохой помогли ему очень хорошо.
Чехова так и не появилась. Подозреваю, ее просто развернули в обратную сторону и отправили восвояси. Смерть Мюллера Гитлер точно пережил бы, а вот случись что-нибудь с обожаемой актрисой, не знаю, какая была бы реакция. Судя по тем документам, что я видел, бесноватый и правда по ней сохнет.
— Дядя Коля… Дядя Коля… Как удивительно ты воскрес из мёртвых…
Я посмотрел на часы. Время почти десять утра. Странно, что Эско до сих пор не появился. Я ожидал его прихода сразу, как только проснулся. Однако, начальник сыскной полиции не торопится. Надеюсь, слухач из соседнего номера передаст руководству мое послание. Потому как тема для разговора и правда имелась.
После того, как вчера вечером в собняк примчался обещанный Риекки доктор и подлатал мою героическую рану, меня хотели отправить в больничку. Вернее, хотел конкретно врач, седой мужик с моноклем и еле заметным прибалтийским акцентом. По крайней мере, говорил он по-русски, но я отчетливо слышал в его словах смягчённые согласные и долгие гласные. Не эстонец. Скорее всего латыш или литовец.
Да по фигу. Не люблю ни тех, ни других. Не доверяю. Особенно не доверяю всяким хлыщам, которые в глазу таскают монокль. Понты какие-то. Если со зрением хреново, надень очки. Поэтому насчет госпитализации я упёрся намертво.
К тому же, уверен, в 1939 году Финляндия не может похвастаться классным медицинским обслуживанием. Какая разница, где я буду находиться территориально? Вернее, тут как раз имеются отличия, но не с точки зрения здоровья.
Лежать на койке в сраной палате, где все равно от этого особо толку нет, или продолжать заниматься делом — выбор предельно прост. Чехова так и осталась таинственной незнакомкой, которая «случайно» встретилась со мной в гостиничном коридоре. А это плохо. Очень плохо. Она скоро чу́хнет отсюда в Берлин. Подобраться к ней в Германии будет гораздо сложнее.
В общем, помимо отсутствия веры в финскую медицину образца 1939 года, для моего отказа от больницы имелась еще куча причин.
К примеру, коновал с моноклем, по недоразумению являющийся врачом, упорно предлагал вколоть мне морфий. Он заявил, будто эта дрянь — прекрасное обезболивающее средство. Его стеклянный «глаз» зловеще поблескивал, а сам доктор выглядел возбуждённым и подозрительно радостным, как драгдилер, собирающийся толкнуть мне дозу.
Я пообещал засунуть шприц, которым докторишка размахивал перед мои носом, ему же в какое-нибудь мало подходящее место, если он немедленно его не уберёт. Наркоты только не хватало. Она, может, и обезболит, но я видел людей, которые «садились» на кайф с первого раза. Ясное дело, морфий это немного другое, но в то же время — хрен там. Не хочу через недельку подобного «обезбола» превратиться в существо, не имеющее силы воли. Да и черт его знает, как мой юный организм поведёт себя в таком состоянии.
Рану обработали, почистили, залатали, завязали — все. Идите к черту. Остальное сделает молодое, крепкое тело деда. Являться для перевязки, куда прикажут, могу и так, из гостиницы.
Мое упрямое нежелание познакомиться с местным здравоохранением поближе поддержал начальник сыскной полиции. Хотя, положа руку на сердце, могу с уверенностью сказать, Риекки порадовал бы другой финал. К примеру, тот, в котором я сдох.
Просто Эско оказался в крайне забавной ситуации. С одной стороны — я бесил его настолько сильно, что с огромным удовольствием он догнал бы Клячина не для того, чтоб задержать, а с целью отнять пистолет, вернуться и добить меня. Сам-то Риекки прибыл на мероприятие с пустыми руками. Естественно. Он же не думал, что найдётся безумец, способный пробраться в особняк и попытаться грохнуть оберштурмбаннфюрера.
С другой стороны –теперь, когда Мюллер не просто знает о русском перебежчике, но и обязан ему жизнью, приходится беречь этого перебежчика, потому как фашист пообещал Эско все кары небесные, если я не поправлюсь или не дай бог, помру. Так что господину полковнику пришлось сильно суетиться.
Первым делом, он совершил практически невозможное. Добыл антибиотик. Не сам, конечно. Не было такого, чтоб Риекки кинулся в лабораторию и, умываясь слезами, изобрёл пенициллин. Насколько помню, его уже и без финна придумали. Но в массовое производство препарат еще не запущен. По крайней мере, я так понял по возмущенному бубнежу врача, которому Риекки велел обосраться, но достать антибиотик. Причем, дословно. Именно так и сказал, мол, обосрись, но достань. Хотя… Я мог превратно понять слова начальника сыскной полиции. Говорили они по-фински.
В общем, в итоге