чашку с остатками чая. Задумавшись на секунду, ответила так же солидно и обстоятельно, как и на любой вопрос, касающийся работы:
— Если пирог открытый, то, конечно, с малиновым конфитюром. Если закрытый, то лучше с капустой, она не так влияет на вес. Если пирожки, то самые вкусные — с яблочным повидлом. Бабушка моя была мастерица такие печь! — в последней фразе мелькнула нотка ностальгии, и коллеги переглянулись с понимающими улыбками.
— А я вот пробовала с киви недавно. Вы знаете, цвет ужасный — не бывает в природе такого цвета! — а на вкус очень даже ничего, похоже на обычный джем, только более кислый, — вступила в разговор Инга, которую на работе видели редко, она чаще сидела на больничном с ребенком. Да и работала Инга скорее для того, чтобы не скучать, муж у неё ходил в моря и дома бывал редко, зато с деньгами сложностей не было. И она, конечно, могла себе позволить не только класть в пироги джем из киви, но из манго, и просто есть манго как другие едят хлеб.
— А я когда-то джем из крыжовника пробовала, — подбросила дровишек в огонь разгорающегося состязания «едали ль вы?» Люба. — Очень интересный вкус.
Коллеги тут же забыли о поводе к чаепитию, увлёкшись вечной темой. А Люба не возражала, демонстрируя внимание к словам каждого, кто говорил хоть что-то. «Ничто так не стимулирует человека к разговору, как интерес к его словам», — вычитанная когда-то давно мудрость срабатывала и на этот раз.
Выиграв короткую битву сейчас, переключив внимание всех со своего торта на другую тему, Люба не заметила, как проиграла сражение. Потому что Варя, решившая, видимо, осчастливить упрямую и скрытную подругу вопреки её желанию, пошла ва-банк — явилась без приглашения с домашним тортом домашнего приготовления.
— Любовь! К тебе! — услышала Люба из коридора и отложила вязание. Сердце нехорошо дернулось, но она усилием воли его усмирила — выходной, никаких проблем у неё нет, значит, ничего плохого не произойдёт.
Направляясь к двери, проверила телефон — СМС не было, пропущенных звонков тоже, а выйдя в коридор только вздохнула: на пороге стояла Варя с тортом в коробке и с ошарашенным лицом.
Ошарашиться было из-за чего. Дверь ей открыл толстый сосед, Людкин муж, в своей привычной домашней одежде. «Я у себя дома! — говаривал он с вызовом, — в чём хочу, в том и хожу!» И действительно ходил в чём хотел. А хотел в основном в семейных трусах, напоминающих паруса — такие же огромные, такие же линялые.
Увидев такое вот чудо, большое, толстое, да ещё и в семейных парусах в захламлённом полутёмном коридоре коммунальной квартиры, Варя, хоть и слегка подготовленная состоянием подъезда, застыла на пороге. Вокруг неё гавкал, припадая на передние лапы, Тефик.
— Ну проходи, — со вздохом сказала Люба.
Глава 13. Здесь
Люба, вспоминая поговорку «видели глаза, что покупали, ешьте, хоть повылезайте», горько хмыкнула про себя и, запахнув теплую шаль на груди, приглашающе указала на дверь в свою комнату.
Пёс, до этого просто лаявший, теперь ощерился и в серьез нападал на непрошеную гостью. Любе пришлось подняла его на руки, чтобы успокоить. Но пес рычал и злобно гавкал, вырывался, а из своей комнаты заорала Людка:
— Да заткните вы уже эту шавку!
Варя подняла глаза от злобной «шавки» к Любе. В них стояли испуг и потрясение. И «осчастливленная» именинница, чувствуя, что «заткнуть» быстро и просто не получится, постучалась к слепой соседке. А та возьми и открой дверь почти сразу, и именно в тот момент, когда мимо проходила Варя. А Варя, конечно же, возьми и загляни через бабкино плечо к ней в комнату. С её лица можно было написать не одну картину, и Босх нервно курил бы в сторонке.
«Зачем, ну зачем ты сюда пришла, глупая дурочка?» — тоскливо подумала Люба, потом отрешилась от всего: сделанного не воротишь. Пришла гостья, значит, будем принимать. А как? Как уж получается.
— Валентина Матвеевна, можете Тефика приютить ненадолго? — спросила Люба, удерживая гавкающего пса. — Ко мне пришли.
Матвеевна недовольно пожевала губами, постояла, будто раздумывая. Люба точно знала, что она заберёт собаку, но старухе нужно было время, чтобы показать характер. И ещё чтобы её попросили, уважили, как она сама порой говорила.
— Пожалуйста, выручите, Валентина Матвеевна. Слышите, как гавкает? Не даст же поговорить! — подпустила в тон слезу Люба, мол, никак, баба Валя, без вас не справиться.
— Я её щас головой об угол! — взвился Людкин голос.
Истеричность её вопля не приглушалась ни стенами, ни дверью. В принципе.
— Давай, — недовольно пробурчала старуха и вытянула руку за поводком.
После этакой милости, оставив торт и верхнюю одежду Вари в комнате, Люба повела её в кухню — раз уж пришла, на, смотри, любуйся. Да и простейшие правила гостеприимства вынуждали приготовить хотя бы символическое угощение, и Люба решила сделать бутерброды и заварить чай, а Варю позвала с собой — не бросать же гостью в одиночестве? Вряд ли она это поймёт.
И пока чайник закипал, а масло намазывалось на хлеб, Варя сидела молча. Её нарядная блуза выглядела вычурно и нелепо на фоне старой плитки на стенах, кое-где отвалившейся, рядом с потертой, обшарпанной клеёнкой стола. Она рассматривала общую кухню, и в её глазах читался неприкрытое потрясение. Неужели она никогда не бывала в коммунальных квартирах, или как это официально называлось в их случае — в рабочих общежитиях блочного типа?
Любе было неловко за вечный беспорядок, за желтый закопчённый потолок, давно не видевший даже простой побелки, не то что современного ремонта, за развешанные на верёвках полотенца, за половую тряпку, неряшливой кучей лежавшую под мойкой.
Не стоило приводить сюда подругу, но… Но чайник гудел, намекая, что вот-вот закипит, предпоследний бутерброд почти намазан, в коридоре тихо и безлюдно. В душе же разрасталось злорадство. Ну и зачем ты пришла? Зачем сунулась, куда не звали? Думала секреты какие? Так нет, защищали тебе от прозы жизни. А теперь смотри, любуйся… И как не давила Люба это злорадство, полностью раздавить не могла. Поэтому и молчала, пока руки занимались едой, — не заслужила Варя этого.
А дальше… Дальше Люба просто заморозила все чувства.
Когда чайник засвистел, и она уже несла его и пустой заварник в комнату, а сзади шла с тарелкой бутербродов молчаливая Варя, входная дверь открылась, и в квартиру ввалился Димка.
Он с трудом держался на ногах, был грязен, будто падал в лужи, а потом вставал и целеустремлённо пёр дальше, потому
