и не давать продыху сопернику.
И вот как только мне стало полегче в центре, так сразу полегче стало и с краев. И опять я выкинул на Микроба, а тот пронесся до центральной линии и отдал направо, где бежал параллельным курсом Самат. Федор не остановился, хотя уже отыграл эпизод, как многие делали, а понесся дальше. Он резал угол. А Сэм вертикальным пасом разрезал оборону «Жальгириса» и вывел на ударную позицию Рябова. И Антон, сурово топоча, как махнул ногой — вот сейчас вдарит! Как положил защитника! Как заставил вратаря шагнуть вперед!
И не ударил! Нет! Катнул налево!
Ах, Сан Саныч, как же он научил народ, как вдолбил в подкорку каждому: видишь у чужой штрафной нашего защитника? Отдай ему! Он от своих ворот пробежал за мячом — вознагради его!
И Рябов катнул налево, врывавшемуся в штрафную Микробу. А тот не стал бить свой фирменный в обвод вратаря, он — в стеночку. Тут же вернул мяч обратно, но чуть вперед. И вот огромный и на первый взгляд неуклюжий Рябов с мячом перед воротами противника. А последний защитник лежит, вратарь сделал шаг в сторону Микроба и тоже уже отыгран.
Бей!
Удар!
Есть! Чисто! 0:2! И мы пошли на перерыв в хорошем настроении и с отличным счетом.
Ух, как это было красиво!
Тогда в перерыве Круминьшу никто и ничего не сказал. Потому что мы команда. И уже перед самым выходом на поле он сам вдруг встал и сказал… Наш гордый и на всех чуть сверху смотрящий! Он сказал:
— Тренер, ребята, вы — это… Ну, я — да…
При этом Марк был совершенно искренним. Он физически не мог переступить ощущение, что своих бить нельзя.
— Да забей! — заорал народ. — Мы в Москву приедем — всех порвешь! Ведь порвешь, да?
Потому что мы — команда! Да!
И настроение такое было, когда на второй тайм вышли…
Вот даже на экране видно, что все как будто чуть-чуть выпили — для легкости в движениях, для улыбки на пол-лица.
Ох, наверное, «Жальгирис» удивлялся…
А у наших пошли стеночки и игра в квадратах. И обводки — пусть даже попытки обводок. И никто не орал друг на друга, что вот туда пасовать надо было, а не водиться тут, как Месси какой, и вообще…
Ну, не вышла обводка? Молоток, парень! Попробуй еще! А мы тебя поддержим!
Вильнюсцы попробовали организовать навал, пошли всей командой вперед, прижали нас к воротам — мне так казалось во время игры. Сверху же, с камеры, что показывала мне повтор матча, отлично было видно, что не прижали. Потому что два крайних защитника остались на центральной линии. Когда я с рук запулил вверх и вперед и мяч через последних защитников, рванули вперед сразу двое, а за ними, как стадо носорогов, кинулись по центру остальные… Всем хотелось забить! Всем!
Но мяч отдали Самату. И Сэм влетел, как наконечник копья, обогнав всех, и вратарь перед ним… Ба-бах!
Сильнейший мяч пролетел прямо над плечом вратаря — тот даже дернуться не успел. Слишком близко. Слишком сильно. Слишком точно! 0:3!
На чужом поле — под ноль!
Красота!
Еще раз пересмотреть, что ли? Шестого июня нас ждала игра с «Локомотивом» в Москве, семнадцатого — ЦСКА, снова в столице. И последний матч круга — двадцать шестого к нам приезжает донецкий «Шахтер».
Едва только закончилась игра, вернулась Рина, отлучавшаяся в магазин, и сказала с порога:
— Ты хотел с мамой познакомиться?
Я сглотнул. Еще не зная эту женщину, я ее заочно боялся.
— Да после твоих рассказов…
— Она может только в воскресенье. Так что выбирай: завтра или восьмого июня.
— Восьмого! Мне надо морально подготовиться.
Судя по всему, это испытание будет посложнее, чем игра с «Локо».
Глава 14
Здравствуй, мама!
Будь я Микробом, я бы сейчас продекламировал: «О, Черкизон, как много в этом, для сердца русского слилось, будь торгашом или поэтом, который в девяностых рос». Остроумно сложилось, но никто не оценили бы по причине незнания, что за культовое место Черкизон.
Здесь на его месте тоже построили высотки, но живые, белые, наподобие сталинских, а не безбалконно-стеклянные коробки, стоящие друг к другу окно в окно и грозящие лет через дцать превратиться в уродливое гетто.
Черкизон… Настоящий город, набитый мигрантами под завязку, со своими законами и авторитетами. Многие оттуда и не выходили по причине отсутствия документов. Там питались, одевались, жили и работали.
Аляповатый, пыльный, людный с его от руки написанными вывесками и примеркой вещей на картонке или в контейнере за занавеской.
Когда его сносили, в Интернете стоял вой, что уходит эпоха, а мне думалось, что пусть такая эпоха катится к чертям!
Черкизон… как здорово, что этот мир тебя не знал!
В этой реальности стадион также сохранил свой первоначальный облик, только блестел и лоснился, и стеклом посверкивал на солнце, будто подмигивая нам: а по силам ли вам наши⁈
А вот и по силам!
Всю дорогу в автобусе мы шутили и смеялись. Я заметил, что это отличная примета. А вот если все серьезные и сконцентрированные, то частенько ничего не выходит. Перегорает народ.
Шутка и веселье — наше все. Тем более темп набрали — ого-го! С самого начала и до конца мы на первой позиции в рейтинговой таблице! Одна ничья, все победы, идем на рекорд! Спасибо Горскому — перестал судья как говном кидаться и свистком душить, так и подыгрывать нам — спасибо Рябову Антону Робингудовичу.
— Семин — это голова! — напоминал Димидко.
— И Димидко — голова! — сказал Колесо, наш ветеран. — Я бы ему палец в рот не положил…
— Это кто мне палец в нос положить хочет? — Димидко аж привстал на сиденье, что предназначалось экскурсоводу.
— Да как раз и не хотим, Сан Саныч! — успокоил его Микроб. — Нам пальцы еще нужны.
— Но в игре применять не будем, — пообещал Левашов.
И вот шестое июня, жаркая летняя Москва, «Локомотив» на Черкизоне. Зеленый газон, зеленая форма… И наши — серебристо-белые.
И началось.
Тут такое дело: все же «паровозы» — они упорные, да. Но вот нападения настоящего у них так и не было. Или не получались атаки, потому что вязли в центре поля. И если что-то ко мне и летело, так оттуда, издали. А это — мячи вратаря. Если он и
