Совершенно неожиданно сознание подкинуло картинку. Коршунов сжимает рукой шею Голован и вжимает её в стену у сцены. Чёрт. Я же вернулся в актовый зал, когда скорая увезла Дашку. Но увидев лужу крови на полу, ушёл на улицу. Где меня вывернуло в кусты.
Зашёл в автобус и двинулся в самый конец. Заметил у окна, сидящую на одиночном сиденье, свою Куклу. Застыл, расплываясь в дебильной улыбке. Маша меня не замечает, что позволяет мне взглядом медленно скользит по ней. Сегодня на худых ногах свободные джинсы, которые открывают вид на тонкие щиколотки. Да. Эти щиколотки я несомненно покрою поцелуями, когда девчонка станет моей. А она станет. Совсем скоро. Одёрнул себя, чувствуя, как просыпается внутри желание. Скользнул взглядом на колени, на которых лежит рюкзачок. Тонкие пальцы отбивают на нём ритм, который звучит в её наушниках. Улыбнулся ещё шире. Подошёл к девчонке. Присел рядом с ней на корточки, благо автобус в это время почти пустой. Кукла вздрогнула и перевела на меня взгляд. Расплылась в улыбке и вытащила из уха наушник, который я забрал из тонких пальцев.
— Привет, — смущённо поздоровалась девушка.
— Доброе утро, Машенька, — я ласково провёл пальцами по её щеке. Девушка вспыхнула, покраснела, опустила взгляд. Заправил светлую прядь волос за ухо. Улыбнулся широко. Мне нравится её смущение. Мне нравится её запах. Её улыбка. И учащённое дыхание. Она вся мне нравится. Полностью.
— Как там Даша? — подняла на меня свои бездонные глаза, в которых я утонул, потеряв связь с реальностью. — Ты от неё едешь?
— Будут делать операцию, — улыбка сходит с моего лица.
— Всё так плохо? — Кукла перехватила мою ладонь и осторожно сжала.
— Зрение не возвращается. Я не понимаю всего того, что говорят врачи.
— Она скоро поправится, я знаю, — маленькая ладонь оказывается на моей щеке. — Ведь кругом столько любящих и прекрасных людей.
Я смотрю на Машу и не могу поверить, что бывают такие наивные и светлые люди.
— А что будет с Настей, Лёва? — спрашивает осторожно Маша, когда молчание затягивается.
— Хотелось бы, чтобы посадили на пару годиков.
— Лёва… — ахает Маша. — Но так нельзя!
— А как можно, Кукла? Издеваться над людьми и снимать это на камеру? Или толкать со сцены, прекрасно зная, что упав с такой высоты, человек может сломать себе что-то? А если бы Даша убилась?
— Ты думаешь, что она специально?
— Маш, — я усмехаюсь и качаю головой, — ты такая наивная. Голован любит поиздеваться. Надавить на больное. Она злобная сучка, которая давно должна получить по заслугам. Сейчас она снимает то, как ты упала и толкает Дашу со сцены, а потом она будет подсыпать в напитки вещества порядочным девушкам и снимать на камеру, как с ней забавляются мажоры.
— Может, ты и прав, — пожимает плечами Кукла.
— Малышка, думаешь, мне не хочется верить, что в людях больше хорошего, чем плохого? Просто я знаю о Голован больше, чем другие.
— Ты про взятки учителям? — интересуется осторожно.
— Это Дашка знает. Она не знает о том, что Голован обожает спорить. И не знает о том, что спор был на Дашку. На то, что Голован сможет втереться в доверие, а после опозорить её на всю школу, выведав грязные секреты.
— Но Даша говорила… — Кукла хмурит светлые брови.
— Дашка знает то, что должна знать, — я криво ухмыляюсь, вспоминая, как орала Голован, когда я сжимал её волосы на затылке левой рукой, а другую, с ножницами, держал у её головы, требую рассказать все условия спора.
— А как ты узнал? — Маша подаётся ближе.
— Услышал, как сплетничали её подружки. Они быстро замолчали, когда меня увидели, но мне было достаточно, чтобы смекнуть, что к чему.
— И что ты сделал?
— Поговорил, — усмехаюсь.
— Даже не верится, что такая красивая девушка может быть такой, — вздохнула Маша. — Зачем вообще эти споры придумывают? Как можно спорить на человека?
Я только пожимаю плечами, слушая, как Кукла рассуждает, жестикулируя и хмуря бровки. Её щеки раскраснелись.
— Хочу тебя поцеловать, — выдохнул я, приближаясь к её лицу.
Кукла вздрогнула и широко распахнула глаза.
— Лёва, что ты…
— Я вчера не успел насладиться, — шепчу, с трудом отрывая взгляд от её губ и вглядываясь в её расширившиеся зрачки. — Пожалуйста.
Кукла молчит. Только смотрит на меня с испугом. Смеживаю с силой веки и начинаю отстраняться. Но на лицо ложатся прохладные ладони, а к губам прижимаются сладкие губки девчонки. Застонал от кайфа, который прошиб всё тело. Какая вкусная. Я вчера даже и в сотой доле не ощутил её неповторимый вкус. Не насладился поцелуем.
Скользнул руками на тонкую талию. Сжал. И языком скользнул меж пухлых губ. Боги. Я дорвался до этой девчонки. Она меня поцеловала первая. Уже второй раз. И я её не намерен отпускать. Никогда.
Когда дыхание в лёгких кончилось, пришлось разорвать поцелуй. Прижаться лбом к гладкому лбу девчонки. И поймать её осоловевший взгляд. Моя Кукла. Моя девочка. Моя.
— Моя, — шепнул, прежде чем снова её поцеловать.
От Куклы пришлось оторваться, когда автобус остановился у нашей школы. Забрал у Куклы рюкзачок и, крепко держа за руку, повёл её в сторону школы. Но совершенно неожиданно Маша остановилась. Вытащила осторожно руку из моей ладони.
— Прости, Лёва, я не могу, — голос звенит от слёз.
— Что не можешь? — не понял я.
— Не могу вот так. Держаться за руки, целоваться, приходить в школу, будто мы пара.
— Почему? — я смотрю внимательно в лицо девчонки. — Это из-за Коршунова?
— Да. И не только из-за него, — шепчет девушка, опуская глаза.
— Объясни, Маша, — требую я, пальцами цепляя её подбородок и поднимая бледное
