и жесток, кто знает, как далеко его могут завести подобные качества?
— Не страшно, — покачал головой я. — И потом — он знает, что в моем существовании заинтересованы, например, вы. И Отдел. Импульс — импульсом, но он же не совсем идиот? Так что, думаю, этот вопрос мы с вами разрешили.
— Я так не думаю, но твоя точка зрения мне понятна, — невозмутимо заявил Шлюндт. Ему бы в покер играть, по лицу совершенно не прочесть, что он на самом деле думает. Понять бы — он реально обо мне печется, или хотел дополнительно попугать для пущей сговорчивости. — В любом случае, если семья Ленц начнет тебя донимать — звони. У меня новые охранники, толковые вроде бы ребята, заодно и проверим их в приближенной к боевой обстановке.
— А тех двух так и не нашли? — как бы между делом спросил я.
— Так и не нашли, — хитро блеснул глазами старичок. — Очень странная история вышла. Непонятная. Я, знаешь ли, всегда докапываюсь до сути, а тут не смог. И люди, которых я нанял для расследования — тоже. Машина есть, а те двое, что в ней сидели, исчезли, словно не существовали на белом свете. Сейчас новые времена, везде камеры, а они с того момента, как свернули с шоссе, больше ни на одной из них нигде не мелькнули. Тел на тех полянах, что близ машины расположены, нет, все проверили. В лес было сунулись — тоже ничего. Правда, вот в чем странность, — люди, которые этим занимались, много чего знают и умеют, а тут прямо в трех соснах заплутали. Вроде в лес только вошли, а потом два часа выйти не могли, знай по кругу ходили.
— Бывает же такое, — охнул я. — Вот ведь!
И клад, похоже, тоже не нашли, а он ведь лежит не так уж глубоко. Надо думать, дядя Егор им глаза отвел.
— Ну да, ну да, — покивал Карл Августович. — Короче — странно все это. Странно. Помнишь, я говорил тебе про знаки? Это один из них.
— А что полиция говорит? — уточнил я.
— Ничего не говорит, — лукаво прищурился Карл Августович. — Зачем ей что-то говорить? Дело о пропаже людей заведено не было, а значит, ей все равно.
— Как не было заведено? — изумился я.
— Вот так. Эта двое были людьми одинокими, ни родни, ни жен, ни детей не имели, стало быть, заявить о их пропаже некому. Кроме меня, разумеется. А я так рассудил, что мне лишний раз время на визиты в органы правопорядка тратить не хочется. Нет, изначально дело существовало, а потом бах — и пропало. Так случается.
Ну и славно, стало быть — концы в воду. То есть — в землю. Так сказать, — нет тела — нет дела. Одно печально — этот старый хрыч уверен в том, что я в пропаже его телохранителей замешан, по нему видно. Он этого даже не скрывает, между прочим. Впрочем, он мне так ничего и не предъявил, потому поводов для волнения нет. И, скорее всего, не предъявит. Весь этот разговор затеян лишь для того, чтобы дать мне понять — мол, я все знаю, но будем считать, что ничего не произошло. Вот как я к тебе хорошо отношусь, Валерий.
— Ну и правильно. — Я отсалютовал ему чашкой. — Да и мало ли? Может, найдутся еще, времени-то прошло всего ничего. Загуляли где-нибудь, случается такое.
— Может, и найдутся, — не стал спорить со мной Шлюндт. — Почему нет?
— А что с перстнем? — перевел я разговор в плоскость, которая меня интересовала куда больше. — Может, есть какие-то соображения?
— Да какие тут соображения? — Причмокнув, антиквар допил кофе. — Все и так ясно. Украшение конца четырнадцатого — начала пятнадцатого века, работа французских мастеров, материал — золото, камень — рубин, причем не абы какой, а из тех, что называют «голубиная кровь». Уж не знаю, как в те темные годы его занесло во Францию, поскольку «голубиную кровь» и сейчас в основном добывают в провинции Могок, в Бирме, а тогда вовсе его кроме как там, нигде найти было нельзя. Скорее всего, он попал в Европу через Китай, потому обошелся заказчику перстня в огромную сумму. Впрочем, в те времена случалось и такое, что за работу платил не заказчик, а купец, причем своей жизнью. Так дешевле. В конкретном данном случае именно так, скорее всего, и произошло. Ну а кто был тот мастер, что изготовил этот предмет — не скажу.
— Ну мало ли их было тогда, во времена Раннего Возрождения, этих мастеров, — решил я блеснуть своей образованностью. Зря, что ли, меня мама по музеям таскала?
— Этот перстень делали до Возрождения, — погрозил мне пальцем антиквар. — Потому и с именами мастеров ясности нет. Клейма к моменту изготовления данного предмета были уже не новостью, особенно во Франции, которая, как ни странно, и в этой части оказалась впереди Европы всей. Они даже моих пращуров обогнали, пусть и ненадолго, лет на десять. Правда, к чести германских ювелиров, наши клейма были куда информативней французских, по ним можно было понять, в каком городе сработана вещь и мастерами какого цеха. Франки же обходились цветочками и крестиками, из которых ничего было не ясно. С другой стороны — что с них возьмешь? Хотя в плане кулинарии им, разумеется, равных нет.
— Да и бог с ним, с мастером, — поторопил я Шлюндта. — Что это за перстень? Чей он?
— Чей он… — задумчиво повторил Карл Августович. — Чей. Валерий, скажи, а ведь ты с телефона можешь посылать электронные письма?
— Разумеется, — кивнул я.
— Замечательно. — Карл Августович жестом подозвал официантку. — Милая девушка, принесите мне еще чашечку кофе и, пожалуй, счет.
— Хорошо, — звонко ответила та и удалилась.
— Так вот, Валера, — продолжил антиквар. — Напиши прямо сейчас нашим партнерам письмо, из которого будет недвусмысленно ясно, что данный… Как ты тогда выразился? Тендер? Так вот, данный тендер снимается с торгов в связи с выявлением победителя. Предмет найден, награда уходит к тому, кто его обнаружил.
— А он найден? — уточнил я.
Старик улыбнулся.
— То есть — перстень здесь, в городе?
Улыбка стала еще шире.
— Однако. — Мне оставалось только головой покачать.
— Пиши, Валерий, пиши, — посоветовал он мне. — Как только ты отправишь сообщение, я расскажу про эту вещь все то, что тебе следует о ней знать. И не только расскажу.
— Но и покажу? Прямо здесь? — окончательно оторопел я, не обращая внимания на округлившиеся глаза официантки, которая принесла нам счет в красивой шкатулочке красного дерева.
Представляю, что она подумала, услышав эту фразу. Впрочем — плевать. Тем
